При этих словах Юрий Всеволодович резко повернулся в сторону гостей, глаза его сузились, по всему виду он решил испытать их:

– Раз вы благородного происхождения, должны владеть оружием. Дружинник, дай боярину меч, пусть защищает своего князя!

Один из воинов вынул из ножен меч и протянул Олексе, теперь все зависело от него. Дружинник и два гридня обнажили мечи и бросились на боярина, но не тут-то было: двумя приемами Олекса вышиб меч у одного гридня и схватился с дружинником – опытным фехтовальщиком; мечи сверкали, как молнии, и Всеслав с восхищением наблюдал за своим напарником, он был великолепен. Развернувшись вокруг себя, Олекса резко нанес удар по мечу противника, разрубив его у рукояти; со вторым гриднем он вообще справился без труда, ударив его плашмя мечом по плечу, тот вскрикнул и выронил оружие; боярин Олекса стоял с торжествующим видом. Юрий Всеволодович, видя такую скорую победу незнакомца над стражниками, понял, что перед ним не тати и не воры какие-нибудь; немного остыл, уже спокойным голосом приказал дворскому:

– Отведи их в поруб, пусть там пока посидят, а я подумаю, как быть.

Когда гостей увели, князь обратился к молчавшему все время воеводе:

– Что молчишь, Петр Ослядюкович? Слышал что-нибудь об этих тартарах или нет?

Воевода погладил бороду правой рукой и как можно спокойнее ответил князю:

– Неделю назад допросил я на границе нашей отчины одного купца, и тот рассказал: мол далеко на востоке есть империя, построившая вдоль своей границы стену, очень древняя она, Китайской называется. Так вот, пришли в эту империю очень сильные воины из Асгарда Ирийского и разрушили все, что только можно, и поработили всех. Ежели это те окаянные, про которых эти двое говорили, крепко подумай, княже.

Великий князь подошел к окну и долго глядел сквозь прозрачное стекло на закат…

Нэя

В порубе было темно, но довольно сухо, и Всеслав с Олексой вытянулись на свежей соломе, прислушиваясь к скрипу половиц над головой. Было очевидно: там наверху выставлена охрана. Оба лежали молча, размышляя. Первым заговорил Олекса, он подвинулся к Всеславу и прошептал на ухо:

– А что, если связаться с дисколетом, пусть ударят по этому сараю из вакуумной пушки, все разлетится здесь к чертовой матери, а мы выберемся на свободу, а, капитан?

– А может, лучше шаркнуть лазерным пучком с космолета прямо по городу, тогда вообще все в ужасе разбегутся? – сыронизировал Всеслав. – Ты этого хочешь?

– Извини, капитан, но уж очень тяжело вот так лежать и ничего не делать, ждать пока тебе голову отрубят или на веревке вздернут. У них, в Средние века, на это рука скорая.

– Не думаю, что Юрий Всеволодович захочет казнить нас, не читалось это в его глазах, да и священник с вельможей на лавке у стены не похожи на палачей, у них умные и добрые глаза. Скорей всего, последует еще испытание и вот тогда нам бы не оплошать. Давай спокойно подождем, а я поразмышляю, проанализирую варианты.

Всеслав, заложив руки за голову, лежал на душистой соломе и думал… Он поймал себя на мысли, что именно атмосфера поруба – эта темнота и спокойствие ‒ давали возможность продуктивно размышлять, мысли текли спокойно и ровно: «Такое ощущение, что Великого князя тяготит еще что-то кроме судьбы самого княжества и это что-то ‒ очень личное. Может быть, болезнь каких-то близких ему людей? Тогда без Жаклин нам не обойтись, но как ввести ее в дело, как представить князю, окружению? Да мы же путешественники из Хорезма, значит, там ее и подобрали, а она училась лекарским наукам у последователей Авиценны! Что ж, выглядит правдоподобно и, наверное, это самый допустимый вариант. Только бы не ошибиться с анализом», – капитан перебрал еще несколько возможных исходов, но первый показался ему все же более вероятным.Так они пролежали до утра, пока охрана не вывела их наверх, и дворский не отвел их на кухню. Там их основательно накормили и предложили по корцу с медом, о которого гости любезно отказались, запив еду ключевой водой. Великий князь в этот раз ждал путешественников один: епископ служил утреню в Успенском соборе, а воевода еще не прибыл. Предложив гостям сесть на лавку у стены, Юрий Всеволодович сел в резное кресло: