Это действительно бочонок, но не простой. Задняя стенка – не скругленная, а плоская. На ней острые штырьки, которыми бочонок цепляется к поверхности. Все они погнуты Ромкиной тяжестью. Размочаленный обрывок фитиля не просто засунут в горловину, а закреплен в специальной трубочке. Острый запах скипидара, селитры, серы и почему-то свинца. Почти так же пахло в химической лаборатории княжеской дружины, когда в ней готовили специальные подрывные заряды.

Опершись на чью-то руку, Ромка оторвал голову от палубного настила.

– Дядька Мирослав, нас порвать хотели?

– Подорвать, – поправив юношу, угрюмо кивнул он головой. – Да, хотели. И опять непонятно, кто и за что.

Ромку неприятно кольнуло, что Мирослав сразу перешел к делу, не отметив его героической роли в спасении корабля и команды, но такова уж была суровая натура воина. Пора бы с этим смириться.

– А может, не нас? Может, другого кого?

Мирослав не стал даже отвечать, просто отмахнулся от этого предположения.

– Сейчас буча выйдет, – пробормотал он, глядя на быстро приближающегося капитана, подпрыгивающего от возбуждения. – Перетолмачь, что говорить будет.

– Вы должны немедленно покинуть мой корабль, – негромко перевел Ромка бессвязные крики капитана. – Остальное – ругательства. Грязные.

– Следовало ожи… – начал Мирослав, но докончить не успел.

Борт корабля сотряс тяжелый удар. Доски настила выгнулись под ногами людей кошачьими спинами, задрожали и взметнулись в небо грудой щепок. Крышка люка, ведущего в трюм, соскочила с креплений и полетела, сметая ребром все, что было на палубе.

Мирослав развернулся спиной к надвигающейся стене, покрепче прижав Ромкино лицо к своей груди. Крышка, твердая и теплая, как бок печки, подхватила его под ягодицы, подняла над леером. Ромкины ноги стукнулись о брус, венчающий борт. Тело дернулось, но Мирослав не выпустил его голову. Как летучий ковер из сарацинских сказок, крышка понесла их над темной водой. Из отверстия в палубе вырвался огненный смерч, прыгнул следом, лизнул темные доски и отступил. Еще до того, как русичи погрузились с головой в темную воду, корабль превратился в столб пламени, перечеркнутый черными строчками полыхающих снастей.

Двое мужчин, развалившихся на большом покатом камне, вздрогнули, когда их ушей достиг грохот взрыва, но не оторвали глаз от величественного и страшного зрелища.

– Огонь и вода, – задумчиво протянул один, худой и бледный, завернувшийся в глухой черный плащ. – Единство и борьба. Два полюса смерти, противоположные воздуху и земле – полюсам жизни.

– Чего? – переспросил второй. – Опять ты мудрено…

– Балда, – беззлобно отозвался первый. – Неуч.

– Как не по-нашему кукарекать, так балда, – немного даже обиделся второй. – А как заряды закладывать, так умный. Вот посуди, Тимоха, если бы я не придумал вторую бочку под скулу подвесить, то что бы мы сейчас делали? Лежали бы на песочке да крабьи клешни сосали, – ответил он сам себе. – Вишь, малец-то шустрый какой вымахал. Нашел один заряд и снять не побоялся.

– Просто он не знал, что это, вот и не испугался. А сколько христианских душ на тот свет отправили?! – процедил сквозь зубы тот, кого назвали Тимоха. – Три десятка, не меньше.

– Да ладно, какие они христиане, нехристи совсем, – взвился второй. – Идолищам молятся, как язычники.

– Не идолищам, а статуям, – наставительно поднял вверх палец худой. – Да книжки читают на латыни а не на церковнославянском. А в остальном такие же, как ты. Молятся Отцу, Сыну и Духу Святому. Детей крестят. Только вот статуи эти… Ты в приличном обществе не брякни, что католики – нехристи. Христиане они. А то, что веры православной, от византийских императоров пришедшей, не до конца разделяют, так заблуждение то. А заблуждение не грех. – Он снова наставительно поднял вверх большой палец. – Понял?