Так куражился и хвастался хитрый Хармай, рассказывая о своих планах родственникам и знакомым. На девушек он не глядел, успеет еще жениться! Ночевал у родственников и очень обрадовал их, осилив три длинных и толстых эреэлжэ.13

– Ой-ёё-ёё! У тебя не болит живот, сынок? – уставился на Хармая участливый дядя, брат его матери, когда Хармай доел все эреэлжэ и принялся за убсун. Тетя весело рассмеялась.

– У меня ничего не болит, дядя! – заявил Хармай. – Завтра мне надо быть сильным, иначе не стать мне богатым.

– Ну, тогда, конечно! – посочувствовал дядя и внимательно посмотрел на тетю.

Утром Хармай встал сильным и поехал к голубеющей полоске соснового бора. Подъехав к юртам и, заставив гарцевать вороного, чтобы все видели какой Хармай молодец, он закричал:

– Эй, люди, есть ли у вас сильные мужчины? Кто может побороться со мной? Ставлю сорок тарбаганьих шкурок!

Ребятишки, раскрыв рты, изумленно уставились на Хармая. Собрались и загалдели старики, старухи и женщины.

– У нас нет сильных людей, хитрый Хармай, – говорили они и смеялись, отчего кураж Хармая почему-то убывал и остывал.

– Может быть ты, Барбу Жаргал, попробуешь выиграть сорок тарбаганьих шкурок у этого хитрого Хармая? Хи-хи-хи! – рассмеялась черная старуха, показывая крепкие белые зубы.

Увидев худощавого, сгорбленного, старика, Хармай даже обиделся, а потом стал хохотать. Люди собрали по юртам сорок тарбаганьих шкурок и положили их рядом со шкурками Хармая. Образовался круг. Барбу Жаргал знал только одно русское слово, слышанное им когда-то в молодости, но выговаривал его на свой лад. И он выговорил это слово:

– Есс-ствоюмат! Доводилось мне когда-то бороться. Попробовать что ли? Расступитесь-ка…

Он снял тэрлик, засучил рукава рубашки и принял борцовскую стойку на кривых старческих ногах. Хармай, посмеиваясь, начал небрежно подходить к нему, но вдруг мелькнула тень старика. Хармай даже не успел почувствовать сильнейший рывок, как перевернулся в воздухе и больно ударился задом о землю. В одно мгновенье старый Барбу Жаргал победил хитрого Хармая и лишил его сорока тарбаганьих шкурок, богатства, поездки в дом Романовых, прибавив ко всему еще и плеть в руках отца. О, бурхан!

Хармай не самый сильный в степи, правильно говорил Мархай – надо теленка поднимать. Старик легко поднял его с земли и сказал, добродушно посмеиваясь:

– Не огорчайся! Ты будешь сильным. Тебе надо каждое утро поднимать тяжелый камень, таскать за оглоблю телегу, мять гужи и подниматься бегом на высокую гору… Пойдем ко мне арсу пить, это полезно, а шкурки отвези отцу.

Обрадованный Хармай поплелся под смех людей за Барбу Жаргалом. Мархай пусть поднимает только теленка, а Хармай будет ворочать камни, таскать телегу и подниматься бегом на Шахалан и станет самым сильным в степи.

Он поскакал домой с притороченными к седлу шкурками. Почти закрывая солнце, низко летели, перекликаясь, армады гусей к торейским озерам, где наивный Мархай ждал хитрого Хармая.

Много людей собирается к осени в доме-трактире купца Губельмана, где работницы-бурятки готовят и подают к столам бузы, хошхоноки, эреэлжэ, убсуны, бараньи головы, арсу и айрак.

– А не помните, дядя Жаргал, как Мунхэ Мунтя боролся с медведем? – спрашивал Бухэ Сантя у Барбу Жаргала. Пучеглазый Мархай прищурился, узкоглазый Хармай выпучил глаза. Они пододвинулись к рассказчику. Старый Барбу Жаргал рассмеялся:

– Как же не помнить! Его тогда здорово обманули злые люди. Погибнуть мог Мунхэ Мунтя. Он же дураковатый от рождения…

Собравшиеся окружили стол, за которым сидели Барбу Жаргал, Бухэ Сантя и Мархай с Хармаем. Все пригнали на станцию скот. Подошел и старик Губельман, сел, подперев щеку сухим и смуглым кулачком.