«Утром я проверю».
Сумрак спальни и прохлада убаюкивали. Нэя видела себя стоящей у границы горного ледника, на лугу, примыкающем к этой границе. Там росли зелёные травы и мелкие жёлтые цветочки. Туда возил её Франк. Вдали лежало угрюмое ледниковое озеро. В отличие от Паралеи земные горы были насыщены городками и поселениями людей. Земля поражала многолюдьем и, тем не менее, люди не ощущали себя тут лишними, как на Паралее все бедные считались избыточными своим количеством для богачей.
Живя первое время одна, она плакала ночами, переполненная своим одиночеством, от жалости к тем, кого с такой легкостью покинула. Она роняла слёзы на подушку из упругого и невесомого материала, не нагревающегося и остающегося прохладным всю ночь. Стоило голове прикоснуться к этой подушке, как пропадало ощущение своего физического веса, и сны приходили легко и незаметно. Правда, на содержание снов подушка не оказывала ни малейшего влияния. Сны Нэи переполняла печаль о планете, на которой её никто не ждал обратно и никто, по сути-то, не любил, все родные и любящие умерли. В её мире существовали лишь муж и дочка, приёмная ей и родная Рудольфу, а также кукла по имени Ксенэя. Возврата в мир Паралеи не будет, как в прошлое.
Засыпающий мозг неторопливо раскручивал спираль её жизни в обратную сторону. Всплывали сизые, размытые кроны цветущих и розовеющих в вершинах деревьев «Лучшего города континента». Кто сейчас живёт в их хрустальной мансарде? Кто там спит и улавливает спящим сознанием обрывки её, Нэиного, счастья, оставшегося в прозрачной башне, когда фантомные образы чужого прошлого вплетаются в сны человека, поселившегося там.
Она видела лесопарк, оставленный с такой легкостью и с нетерпеливым ожиданием нового счастливого будущего. Цветочную террасу возле стен сиреневого кристалла. За пустым столиком сидел одинокий Антон, свесив голову в депрессивной позе, погружённый в свои миражи. Сейчас Нэя не могла ему сказать: «Мираж это то, что есть где-то в реальности». Его мираж уже не будет найден никогда. И Нэя не могла вынести ему чашечку с напитком из плодов, вызревающих после тех целебных и синих цветов, что и вырастали на плантациях Тон-Ата. Не было у неё ни напитков, ни запасов тех высушенных плодов. Антон жил где-то на Земле. Его лечили и восстанавливали на острове в Тихом океане. Во сне он воспринимался настолько родным каждой своей чертой, каждым мускулом и прядью волос.
Какая-то потайная любовь к нему всё ещё где-то мерцала в ней, вытесненная в подсознание, имея свой собственный автономный и внутренний свет. Нэя гладила, позволяла себе во сне, его каштановые волосы, электризуясь их мужской мягкостью, желая трогать губами, как боялась отчего-то делать так с непривычными ей волосами мужа. Антон во сне перебирал её пальцы, как и тогда на бревне в лесопарке, не понимая, что трогает Нэю, – он представлял, что рядом девушка со скалы. В те времена Икринка была его будущим, а теперь она стала его прошлым, и опять миражом. Нэя прижала его голову к своей груди, жалея его по-матерински глубоко и нежно. В ответ он прижался к ней горячими и жалующимися губами.