– Напугали вы меня до смерти, – признался я.

– Извините. Хотите чаю? – предложил он.

Я отказался.

– Как это я не услышал, что вы подошли к окну со стороны поля? Вот, что значит, – постарел, – произнес извиняющимся тоном словоохотливый старик. – Раньше, когда я еще молодым был, у нас колхозный сторож охранял гумно и приходил к нам погреться во время морозов. Ближней к гумну была хата Горохова. Вначале он к ним ходил греться по ночам. Но потом они ему отказали, мол, мешает спать, когда приходит. И он стал ходить к нам. Я приходил домой с гулянья в час или два ночи и ложился спать. А он посмотрит лошадей на конюшне, задаст им корма, и идёт к нам в хату, посидеть в тепле какое-то время. Так вот, когда он приближается и еще метров сорок-пятьдесят не доходит до нашего дома, я уже чувствую его топот по дороге. Земля начинает подмерзать в это время. Дрожание почвы по утоптанному земляному полу передается на койку, а с койки на мое тело. Я не ушами слышал его приближение, а телом чувствовал, что он уже близко. Вот он свернул с дороги, и идет мимо хаты, приближается к двери, стук в сенях, заходит в хату. Я его спрашиваю: "Тихон Иванович, сколько время?" Он скажет: "Два часа" или "Три часа" или "Четыре часа утра". Так он удивлялся: "Почему ты не спишь?" Я отвечаю ему: "Почему же, я спал". А он: "Как я ни стараюсь тише зайти, чтобы не тревожить твой сон, ты все равно просыпаешься". Вот так я раньше слышал телом, а сейчас утерял это чувство.

Мне было приятно после всех кошмаров посидеть в этой патриархальной атмосфере старинного русского дома, и я не спешил уходить. Разговорчивый старик тем временем продолжал с удовольствием рассказывать мне свои побасенки, как будто не видел в этой глуши человека уже более ста лет.

– И со мной как-то раз приключился совершенно одинаковый случай, когда я начал блудить ночью.

Чтобы поддержать разговор, я хотел рассказать ему, что приключилось со мной ночью, но он и рта не дал мне раскрыть.

– Когда человек боится, ему начинает всякое мерещиться перед глазами. И чем более он думает о страшном, тем яснее ему представляется то, о чем он думает.

Такое многообещающее вступление заинтриговало меня. Мне просто были необходимы в данную минуту подобные душеспасительные рассказы. А то так можно было и сойти с ума. Я приготовился с интересом его слушать.

– Однажды мне пришлось везти со станции утварь для кухни, – продолжал старик, поглаживая бороду, – чугуны, сковороды, рогачи, горшки. Мне председатель говорит: "Я тебе хорошо заплачу, это – срочный груз, надо его привезти". А у меня не было никакого желания, мне бы быстрее уехать порожняком, чтобы успеть на вечеринку. А если я повезу этот груз, значит, гуляние отпадает, не успею. Но он меня уговорил. Я погрузил груз, поехал. Дорога была грязная после дождя. А ехал не по деревне, а за деревней – горой, там дорога была суше, и я решил, что в объезд мне ехать будет легче. Когда кончилась деревня, мне надо было с той верхней дороги заехать в деревню, а потом наискось дорогой ехать в следующую деревню через поле. И лошадь поворачивала туда, куда надо было ехать, а я сбил ее с пути. Взял и повернул напрямую наискось, чтобы угол срезать. И забыл, что там есть местная дорога. А лошадь дошла до этой дороги, и так как ей было тяжело везти груз по мягкому, она пошла по дороге совсем в другую сторону. Как только я повернул вправо, лошадь поехала в деревенские поля. Я думал, что еду в следующую деревню по главной дороге, а на самом деле попал на ту полевую дорогу. Еду и вижу: "Нет, не та дорога!" Я сворачиваю левее, думаю, что должен попасть в деревню Хохлатчину. Была такая деревня в том направлении. Еду, ни огней не видать, ни разговоров не слышно, тишина – всё, как вымерло. Ни собаки не лают, ни петухи не поют. Ужасно!