Джон знал, что нельзя ничего говорить, но в голосе короля звучала такая странная смесь уверенности и откровенной аффектации, что он не мог промолчать.

– Вы уверены, что вам необходимо все это делать? – тихо сказал он. – Я знаком с несколькими сектантами, они очень тихие люди, им ничего не нужно от церкви, только возможность молиться по-своему. И уж совершенно точно, что никто в нашей стране не хочет причинить вред вам, или королеве, или принцам.

Карл выглядел трагично.

– Нет, х-хотят, – просто сказал он. – Они заходят все дальше и дальше, не думая о стране. Они хотят урезать мои права, пока я не превращусь в незначительного принца, вроде как венецианский дож, или в орудие в руках парламента. Они хотят, чтобы власть, которую мне передал отец, а ему передала его тетя, превратилась в ничто. Когда наша страна была по-настоящему великой? При короле Генрихе, королеве Елизавете и моем отце, короле Якове. Но они этого не помнят. Они не хотят помнить. Я должен бороться с ними, как с изменниками. Это в-война не на жизнь, а на смерть.

Королева услышала повышенный голос супруга и поспешила присоединиться к ним.

– В чем дело, муж мой? – спросила она.

Король повернулся к жене, и Традескант был рад, что она подошла, чтобы успокоить короля.

– Я говорил, что эти ненормальные в парламенте не успокоятся, пока не разрушат мою церковь и мою власть.

Джон ждал, что королева утешит его, скажет, что ничего дурного против него не замышляется. Он надеялся, она напомнит королю, что король и королева, которыми он так восхищался, – его отец Яков и его двоюродная бабка Елизавета – всю свою жизнь плели сложные нити компромиссов и добивались соглашения.

Оба они имели дело с сильными парламентами, и оба употребляли всю свою власть, все свое обаяние на то, чтобы обратить споры в свою пользу, разделяя оппозицию и соблазняя своих врагов. И ни тот ни другой не встали бы в оппозицию, силой пытаясь переломить баланс власти в стране. Они выжидали бы, а потом разрушили силы врагов.

– Мы должны уничтожить их, – категорично заявила королева. – Прежде чем они уничтожат нас и страну. Мы должны захватить контроль над парламентом, армией и церковью, а потом удержать его. И мы не пойдем ни на какие компромиссы, так ведь, любовь моя? И ты никогда и ни в чем не уступишь!

Он взял ее руку и поцеловал ее, как будто она дала ему самый мудрый и взвешенный совет.

– Вот видишь, какие у меня советчики! – с улыбкой сказал он Традесканту. – Видишь, какая она умница и какая непреклонная. Достойная наследница королевы Елизаветы! Женщина, которая могла бы снова победить испанскую Армаду.

– Но мы говорим не об испанцах, – заметил Джон.

В голове у него звучал голос Эстер, приказывающей ему замолчать, но он все-таки рискнул и продолжил:

– Мы говорим об англичанах, следующих голосу своей совести. Это ваши подданные, а не иностранные враги.

– Они изменники! – с яростью промолвила королева. – И поэтому они хуже испанцев, которые, может быть, и враги нам, зато верны своему королю. А изменник хуже бешеной собаки. Его нужно уничтожать не раздумывая.

Король кивнул:

– Мне ж-жаль, садовник Традескант, что ты симпатизируешь им.

Невзирая на легкое заикание, слова прозвучали в высшей степени угрожающе.

– Я просто надеюсь на мир и на то, что все добрые люди могут надеяться на мир, – пробормотал Джон.

Королева уставилась на него, обуянная внезапным подозрением.

– Ты мой слуга, – сказала она категорически. – Не может быть никаких сомнений, на чьей ты стороне.

Джон попытался улыбнуться:

– Не знал, что нужно выбирать чью-то сторону.

– И тем не менее, – жестко сказал король. – Конечно, мы выбираем, на чьей мы стороне. Много лет я платил тебе деньги, и ты работал в моем доме или в доме моего дорогого герцога, когда был еще совсем мальчишкой. И твой отец всю жизнь работал у моих советников и слуг и у советников и слуг моего отца. Ты ел наш хлеб с того самого времени, как тебя отлучили от груди. Так на чьей ты стороне?