Иван Киваев спросил:

– Дорогой пойдем?

Андрей кивнул:

– Она же к самой Кабанихе ведет.

– А ты посмотри, на дороге снег, а на стороне нету. Забивает ее ветром.

Андрей выскочил на обочину: верно, местами даже земля голая, ветры тут по верхам гуляют, а внизу тишина.

– Молодец, Ваньша, стороной и пойдем, коням легче.

– Пожрать бы пора, – пожаловался Федя Лепешин, самый молодой, но плотный парень.

– Все правильно, в это время мать ему блины начинает метать, в три сковороды не успеват, и приходится Федьке блин хлебом прикусывать.

– Врешь ты все, – смутился Федор.

Вмешался Григорий:

– Ребята, без обид, и под шкуру не лезьте друг дружке, нам только подраться не хватало. Обедать будем в час дня, отец мне свои часы дал.

И опять тронулись, теперь уж где кто видел поудобнее проход. Шли даже рысью, не особо торопя лошадей. Солнца не было, серый сумрак окутал тайгу, зато без ветра. К Григорию подъехал Володя Ляпунов, они ровесники, обоим по семнадцать.

– Ты под ноги смотришь?

– Лошадь смотрит, ей шагать, – улыбнулся Гриша. – Ну, говори.

– Волчьи следы видел, раза три, вчерашние.

Володька с детства с отцом на охоту ездил, дело знает. Григорий спросил:

– Думаешь, напасть могут?

– Это только вожак знает. Вообще не должны, но коней напугать могут, где потом хохоряшки собирать будем?

– Вот видишь, что значит охотник! А я еду, лесом любуюсь, свои думы думаю.

Владимир ехидно заметил:

– Про Варьку Лепешину думки? Нет, Курбатов, просто так я тебе ее не отдам. Ты же знал, что она мне глянется – зачем влез?

Григорий вскипел:

– Брось, Ляпунов, амуры тут разбирать. Волки рядом, а он в ревность впал. Забыли разом! И ружье свое вынимай, подзови, кто лучше стреляет, распределитесь, кто впереди, кто сзади.

Крикнул, чтобы ехали кучнее, а сам уже про ночь думал. Самое тяжелое во всем этом путешествии – ночи. Костер греет только одну сторону, так что крутись. Лошадям пятую часть овса, потому что не менее пяти ночей придется проводить в пути. Отец говорил, что лучше бы расседлывать лошадей, но это всю амуницию снимать, а завтра снова крепить. Это час потерь. Да и не каждый сумеет как следует, все-таки дома отцы снаряжали.

Остановились перекусить. Решили костра не разводить и чай не ставить, поели хлеба с мясом и салом, зажевали снегом, и в путь. После обеда отвязала лыжи, уздечки соединили вожжами и пошли – половина впереди, половина сзади. Григорий наблюдал и делал заметки: многие едут без желания, дай бог, чтобы до места вытерпели, а там в работе некогда будет слюни распускать. Несколько ребят радости своей не скрывают, что вырвались, это самостоятельные, на них надо надеяться. На лыжах разогрелись, да и лошадям легко, но скорость движения упала. Оставшиеся до нормы десять верст на лыжах до темноты не дойти. А ведь надо и ночлег готовить. Но команды снимать лыжи не давал. Все умели ходить, все бывали в тайге, зайцев гоняли в ближних к деревне березовых колках.

Володя Ляпунов тихонько окликнул:

– Гринь, глянь туда.

С верхушек деревьев сваливались шапки снега, подряд, как будто кто-то их специально сбивал.

– Это рысь, заметь, их три или четыре. У них теперь гон, случка. Еще драться будут. Конечно, голодные, когда женихи разберутся и рыси спарятся, вот тогда опасайся. Они же голоднехонькие от любви. Ты, наверно, и по себе знашь. Ладно, молчу. На ходу она не нападет, а встанем на ночлег – можно ждать.

– Она и на человека кинется? – осторожно спросил Григорий.

– На лошадь может. Сразу в глотку впивается и висит, пока та не упадет. Отец говорил.

– А если их пугнуть?

– Можно. Нас они видят, но у них другие интересы. Давай попробуем.