– Вы что же думаете, и Россия будет под Наполеоном?

Ряды скептиков сразу пополнялись. Представить себе Россию в качестве вассала Франции никто не мог. И все дружно начинали вспоминать недавние времена, когда Россия жила душа в душу с Францией. Да и что им было делить?! Границы общей нет. Геополитические интересы, если где и сходились, так, пожалуй, лишь в Турции. Но решались они всегда на дипломатическом уровне, без крупных конфликтов.

Из Франции в Россию шли мода, куртуазные романы, которыми зачитывалось не одно поколение дворянской молодежи. Оттуда, наконец, пришел язык, на котором говорили в петербургских гостиных. Когда об этом, наконец, вспоминали, то мнение становилось единодушным, и выражалось оно просто: – Франция чудесная страна, и Наполеону в ней нет места!

Оставался пустячок. Надо было изгнать Наполеона из Франции!

Из великосветских гостиных разговоры о Франции, французской революции, о Наполеоне и его завоеваниях плавно перетекали на улицы, в купеческую среду, кварталы мастеровых, на базары, в трактиры. Дворецкие, камердинеры, лакеи и горничные, те, кто постоянно был при господах, давно освоили французский и, не имея возможности вступать в барские пересуды, прислушивались к ним, искали случая поделиться своими знаниями с собственной семьей, со знакомыми, с дворней. А оттуда уже недалеко и до деревни, где у всех тогдашних горожан были родственники.

Такие же разговоры шли и по Москве, да и по всей России. В западной ее части, откуда до Европы было рукой подать, разговоров о Наполеоне было больше, на востоке, ближе к Уралу, – меньше. Там были уверены, никакой западный враг сюда не доберется. Но больше всего предстоящей войной с Наполеоном были озабочены на севере, в районе Архангельска, где сходились морские торговые пути. Торговля уже страдала. По Тильзитскому договору Россия должна была участвовать в морской блокаде Англии.

Подписывая этот договор с Наполеоном на плоту посреди Немана, Александр I точно знал, что строго выполнять его не будет. Он и не запрещал своим подданным торговать с Англией, однако риск на себя не брал, оставлял его купцам. В случае встречи российских торговых судов с военными кораблями французов выкручиваться им следовало самостоятельно без оглядки на родное государство. Некоторые купцы рисковали и часто оставались при барыше, но бывало, что и попадались. Такое, правда, случалось не часто. У нарушителей французы зачастую отбирали суда вместе с товаром, а команду отпускали на все четыре стороны.

Рисковали иногда и английские купцы. Их суда заходили в российские порты, поднимая на мачты флаги других государств, а таможенники делали вид, что ничего не замечают. Знали, что наказания за это от своего начальства не последуют.

Но все это было лишь капля в море. Торговля страдала, в первую очередь, хлебная. Цены на хлеб в стране в 1810 году упали почти в два раза. Снизилась почти на двадцать процентов и стоимость ассигнаций, сравнительно недавно выпущенных в обращение. Стоимость их, в отличие от серебряных и золотых денег, была привязана к медной монете. Ею крестьяне платили налоги, и было ее в стране, что называется, видимо-невидимо. А для доставки в казну каждых пятисот рублей медных денег требовалась отдельная подвода.

Ассигнации были призваны облегчить сбор налогов, а заодно и создать дополнительные условия для накопления капитала в среде мелких производителей товаров, но доверие к новым деньгам у населения падало. Так что морская блокада Англии боком выходила для экономики России.

Вопросы войны и мира с Францией обсуждались, слава Богу, не только в гостиных и не только в народе, но и в высших кругах военных. Здесь было меньше эмоций и больше здравого смысла. Но и здесь изучали психологический портрет Наполеона. Вывод был однозначным: самого только факта отказа Александра I выдать за него одну из своих сестер ему достаточно для начала войны с Россией.