Неизменным оставалось лишь одно…

Древний мир был миром большой и живой религиозности. «Уровень веры» не зафиксирован какими бы то ни было измерениями, это вытекает просто из здравого смысла и простейших аналогий.

Попробуем потренировать воображение…

Мы живем в мире, где абсолютное большинство людей не знает, что такое голод[28]. Нет, нет… день-два без еды – это аппетит. А я говорю о голоде – том, от которого умирают. В течение тысячелетий голод был ежедневной угрозой для многих людей и ежегодной – для всех. И в течение тысячелетий слова «хлеб наш насущный даждь нам днесь» были не вежливой формулой, как в нынешние сытые времена. О нем молили так, как сегодня молятся разве что об исцелении да об отыскании пропавших, молились, со страхом глядя в выбеленное жарой небо: неужели и сегодня боги не пошлют дождя на наши поля?

А еще мы живем в мире, где средняя продолжительность жизни перевалила за семьдесят лет. Когда такое бывало? Еще сто лет назад в Российской империи детская смертность по первому году жизни была тридцать процентов, да по второму столько же. И это тогда, когда и здравоохранение было уже развито, и от холеры умирали всего тридцать процентов больных, а чума и вовсе уползла в дикие пустынные места. (Впрочем, оставались еще и были в полной силе оспа, брюшной тиф, туберкулез… Да что там – банальная пневмония до изобретения пенициллина была смертельно опасным заболеванием.) Понимаем ли мы, что любимая сказочная ситуация, когда у матери был один сын и выжил – уже само по себе означает, что этот ребенок отмечен Божьим промыслом?

И это если не было войны. Американцы, сбросившие атомную бомбу на Хиросиму, всего лишь в очень смягченном виде повторили методы ведения войны древней Ассирии. Если бы накрыли всю Японию, повторили бы почти полностью. Потому что, чтобы повторить совершенно, надо было бы изобрести что-нибудь такое, чтобы население умирало несколько дней и, по возможности, в муках.

Говорят, что на войне неверующих нет. Потому что смерть висит над головой. Но ведь века и века человеческой истории люди постоянно жили в такой ситуации – висящей над головой смерти. Причем далеко не всегда что-то зависело от самого человека.

А вот теперь давайте представим себе – каким было у тех людей религиозное чувство. Когда молитва – не формула вежливости, а борьба за выживание. Религиозный поиск – это не духовные искания, а борьба за выживание. А вдруг ты поклоняешься не тому богу, который может и хочет помочь, а тому, который может и хочет, не поклоняешься? Охота на колдунов и ведьм, равно как и заискивание перед ними, – тоже борьба за выживание.

Между тем горячее и живое религиозное чувство – основной фон времени. Оно обострялось в годы бедствий и притуплялось в годы сытые и изобильные, но самый равнодушный человек тех времен, попав в наш сегодняшний мир, бежал бы из него в ужасе.

Сытому голодного как уразуметь?

А с другой стороны, древний мир был миром большого религиозного либерализма.

Нам, живущим во времена строгого единобожия, имеющим в не столь отдаленном прошлом бесконечные споры о вере и религиозные войны, трудно даже представить себе, что это такое. Нет, это не современный город, где наряду с православными церквами существуют буддийский храм и офис сайентологов. Это нечто совсем другое.

При ближайшем рассмотрении религий древнего мира видно, что у каждого народа, даже у диких североамериканских индейцев, существовал некий верховный Бог-творец, обитающий в надзвездных высях. Иначе и быть не могло – кто-то же сотворил этот мир! Но Творец совершенно терялся за сонмом богов, так сказать, «второго порядка», которым он перепоручил земные дела. Те жили ближе к людям – допустим, на той же горе Олимп – и, в отличие от Творца, который не давал себе труда вмешиваться в жизнь людей, занимались этой жизнью вплотную и с большим интересом.