Он видел только, что у дяди было еще мясо на костях. Дядя широко раскрыл глаза и поднял руки к небу.

– Ел! – воскликнул он. – Если бы ты видел мой дом! Там даже воробей не сыщет ни крошки. Моя жена, – ты помнишь, какая она была толстая? Какая белая и гладкая была у нее кожа? А теперь она словно тряпка, висящая на шесте, – одни кости да кожа. А из наших детей осталось только четверо, трое младших умерли. Умерли, а сам я… – ты же видишь меня? – Он ухватился за край рукава и осторожно утер уголки глаз.

– Ты ел, – повторил угрюмо Ван Лун.

– Я думал только о тебе и о твоем отце, моем брате, – возразил дядя с живостью, – и сейчас я тебе это докажу. Как только я смог, я взял в долг немного еды у этих добрых людей в городе и обещал помочь им в покупке земли рядом с нашей деревней. И прежде всего я подумал о твоей плодородной земле, – ведь ты сын моего брата! Они пришли купить у тебя землю и дать тебе деньги – еду, жизнь! – сказав это, дядя отступил и скрестил руки, взмахнув грязной и рваной полой своей одежды.

Ван Лун сидел неподвижно. Он не встал и не обратил внимания на приход этих людей. Но тут он поднялся и увидел, что они были из города, люди в длинной одежде из запачканного шелка. У них были мягкие руки и длинные ноги. У них был сытый вид, и, должно быть, кровь текла быстро в их жилах. Внезапно он возненавидел их всей силой ненависти, на какую был способен. Вот они, эти люди из города, они ели и пили и теперь стоят рядом с ним, у которого дети голодают и едят землю с поля; вот они пришли отнять у него землю в его нужде. Он посмотрел на них угрюмым взглядом глубоко запавших огромных глаз на костлявом лице.

– Земли я не продам, – сказал он.

Дядя выступил вперед. В эту минуту младший из двоих сыновей Ван Луна подполз к дверям на четвереньках. За последние дни он так ослабел, что иногда снова принимался ползать, как в раннем детстве.

– Это твой мальчишка? – спросил дядя. – Толстяк, которому я подарил медную монетку прошлой весной?

Все они посмотрели на ребенка, и внезапно Ван Лун, который за все это время ни разу не плакал, начал тихо рыдать; слезы подступали к горлу большим мучительным клубком и катились по щекам.

– Какая ваша цена? – прошептал он наконец.

Что же, надо чем-нибудь кормить троих детей, троих детей и старика. Они с женой могут выкопать могилы в земле, лечь в них и уснуть. Но остаются эти трое.

И тогда заговорил один из горожан с испитым лицом и кривой на один глаз; он сказал вкрадчивым голосом:

– Бедняга, ради твоего голодного мальчика мы дадим тебе лучшую цену, чем дают везде в эти времена. Мы дадим тебе… – Он запнулся и потом сказал резко: – Мы дадим тебе связку в сотню медных монет за акр!

Ван Лун горько засмеялся.

– Да ведь это значит взять мою землю даром! – воскликнул он. – Ведь я плачу в двадцать раз больше, когда покупаю землю сам!

– Но не тогда, когда покупаешь землю у голодных, – сказал другой горожанин.

Это был маленький юркий малый с длинным тонким носом, а голос у него был против ожидания грубый, хриплый и резкий. Ван Лун посмотрел на всех троих. Они были уверены, что он у них в руках. Чего не отдаст человек ради умирающих с голоду детей и старика отца! И вдруг с неожиданной силой вспыхнул в нем гнев, какого он еще не испытывал в жизни. Он вскочил и бросился на них, как собака бросается на врага.

– Никогда не продам земли! – закричал он. – Клочок за клочком я вскопаю поле и накормлю землей детей. А когда они умрут, я зарою их в землю, и я, и моя жена, и мой старик отец – все мы умрем на земле, которая нас породила!

Конец ознакомительного фрагмента.