– Те, кто улетает с русскими паромами, – все прибывают без проблем, – твердо заверила Аэлита. – Мы следим, чтобы им никто не досаждал. Нам нужны на Земле свои люди.

– Как внедренные агенты?

– Мы называем их друзьями. Только их – кто жил, видел и понял. Тех, на кого можно положиться.

– Ты точно решил, что останешься? – повернулся Руди к Виту.

– Мы решили, – любимым словом коло подчеркнул химик, взяв Аэлиту за руку. По тому, как эти двое переглянулись, у них царило полное согласие. – Здесь я в безопасности.

– Но ты много заработал, а на Марсе деньги ни к чему.

– Половину отпишу родне, другую – Институту неврологии, пусть учатся лечить людей вроде меня. А я полезней тут, чем там. Если уж строить новый век, то на передовой. Без инструкций из старого мира.

– Ладно, попробуем вам обеспечить крепкий тыл.

Снаружи ждал краулер. Руди дал влюбленным вместе готовить его к рейсу, а сам задержался в коридоре шлюза. Для надписи выбрал ярко-красный маркер.

Десятая смена завершена успешно. Коло – отличные люди, дружи с ними. Попробуй полюбить планету. Ее сны – чудо для тебя, и только для тебя. Она станет родной, ты памятью соединишься с ней, как все мы.

И ниже прибавил, словно завершил молитву –

Это наш мир. Аминь.

Дельтаплан скользил в оранжевом сумраке. Скользил вдоль русла пересохшей Ангарки, покрытого толстым слоем киселя с торчащими из него массивными округлыми валунами, обкатанными за тысячи, а то и миллионы лет. Зима. Пройдет каких-нибудь три года, начнется сезон дождей, Ангарка вспенится, и по руслу помчит неудержимый поток, вздымая высокие фонтаны над прибрежными утесами, наполняя собой необъятный зев Байкала. Но это через три года, а сейчас – туман, валуны и кисель. Молочные реки, кисельные берега, любила говорить мать. Как в сказке. Мы в сказке, сынок, говорила она и иногда напевала, он помнит.

Пусть сказка, Егор никогда не возражал старшим. Молочные реки, кисельные берега. Ха! Однако всякая сказка рано или поздно становится былью.

Редкие сполохи в небе превратились в сплошное мерцание, а отдельные раскаты – в негромкий, далекий, но грозный гул. Там, наверху, бушевала гроза. И это не очень хорошо. Гроза – значит снег. Манна, еще одно словечко старших. Снег у них – манна небесная, Егор и тут не против. Манна так манна.

Справа по курсу, в призрачном мерцании электрических сполохов, отсвечивал своими пиками хребет Ермака – изъеденный эрозией, рваный. Прекрасный.

Вот снег сейчас совсем не нужен. Облепит крыло, воткнешься в сугроб. Ежели повезет и сразу не башкой об валун, станешь ждать, когда сядут батареи термака. Или закончится воздух. Что так, что так – окочуришься и помощи не дождешься. Передатчик, может, и мощный, до Базы, может, и достанет, так Батюшка бушует, магнитная буря у него, и продлится суток трое. В аккурат и окочуришься. Нет, не для того дело затевали…

Егор снял руку с трапеции, похлопал по нагрудному карману. Вот она, горошина. А вон наконец и устье, и блестит впереди, окутанная оранжевым туманом, отсвечивающим багровым отблеском грозы, свинцовая поверхность озера. Ткнул пальцем в пульт. Запели электродвигатели, раскручивая кормовые пропеллеры. С легким шелестом складывались сегменты крыла, уменьшая размах, вернее, увеличивая стреловидность аппарата, походившего на летящую задом наперед сбрендившую с ума бабочку. Загудел в лепестках крыла, засвистел в снастях набирающий силу встречный поток.

Подняться метров на пятьсот – радары Базы не засекут, Батюшка славно лютует, да и друг Олег кое-какие меры принял, не хватятся. Повыше надо, потому как поймать пузырь над поверхностью – это сейчас никак не нужно. Это никогда не нужно, а сейчас – ну вот совсем ни к чему. Оно, конечно, зима, пузыри, случаем, выбрасывает нечасто, но не то чтобы совсем не.