Воров везли водою из Астрахани и вот сейчас, в сентябре, в Коломне в заточении ожидают они участи своей.

В кельи у инокини Марфы собрались четверо ближних бояр во главе с племянником Борисом Михайловичем Салтыковым.

Что делать с Ивашкой Заруцким сомнений не вызывало – казнить. Вопрос в том – как? Реши посадить на кол. Баб казнить не принято, поэтому Маринку в монастырь навечно в заточение. А вот что делать с ребёнком?

– А что делать? С Маринкой в заточение, – предложил боярин Михалков, – а как вырастет, там видно будет.

– Или отдать его кому на воспитание, – предложил один из бояр, – куда ни то подальше. На Бело Озеро или в Сибирь.

– Нет, – возразил Салтыков, – в Москве оно спокойней будет, под присмотром. А то вон в Новгороде один царевич Дмитрий объявился, а в Астрахани другой.

– В Астрахани это его Ивашка Заруцкий на свет Божий вытащил.

– Как вытащил, так и назад засунул. Зачем Ивашке чужой царь? У него свой есть.

– Думаешь, Борис Михайлович, Воронёнок – это его сын.

– Тут и думать нечего. Говорят – похож.

– Вы, что-то, бояре, разговор не в ту сторону свернули, – сказала инокиня Марфа и посмотрела на бояр сурово.

Взгляд у неё колючий, цепкий, видом она больше на мужика похожа, чем на бабу. Под этим взглядом бояре как-то съёжились.

– Казаки в Вологде да Вятке бунтуют, – сказала инокиня Марфа, – к Заруцкому идти хотели, да опоздали, голубчики. А вы им хотите Воронёнка под бок подсунуть? На Бело Озеро… Думайте, бояре, хорошо думайте.

– Грех это, душу невинную губить, тётушка, – сказал Салтыков. – Не принято на Руси дитё казнить.

– Грех отмолим, – возразила инокиня. – Мишенька второй год на троне сидит, не крепко ещё сидит. Вдруг его кто-то согнать захочет, Воронёнка на трон посадит.

– Да кто захочет, тётушка? – возразил Салтыков. – Бояре и дворяне не один не обижен, даже те, кто тушинскому вору служил. Заруцкий бы пораньше раскаялся, глядишь, тоже бы боярином стал.

– А атаман вятский Михайло Баловнев? – строго спросила государыня Марфа. – На Москву, говорят, идти хочет. Ему тоже боярство дать? Или уж сразу на царство определить? А Мишу моего в монастырь, а вас на Бело Озеро, бояре. В мае месяце в Мологе четыреста казаков стояло, хотели к Ивашке Заруцкому идти. Господь уберёг.

Бояре молчали. Здесь решение может быть только одно – взять грех на душу. Инокиня поняла это молчание бояр.

– Грех я на себя возьму. Отмолю. Суд нужен будет, прилюдный, что бы всё по закону было, вины воров перечислены, и приговор нужный вынесен.

– Да как же невинное дитё по закону казнить? – удивился Михалков.

– А вот так, – жёстко сказала Марфа. – Господу так угодно, а иначе не стоять Земле Русской. Не должна ложь на Святой Руси на царском престоле угнездиться! А невинная душа Воронёнка, рождённого во лжи и грехе, в рай попадёт. Гермоген ещё до смерти своей о ней молился.

Да, было такое, Патриарх Московский Гермоген был против Воронёнка, бояре об этом помнили.

– Что ж, – тяжело сказал Салтыков, – видно так Богу угодно.

– Шах персидский Аббас, – сказала Марфа, – не желая с Русью ссориться, выдал послов воровского атамана Заруцкого, их тоже судить надобно.

На казнь воров нарядили как на праздник: на «тушинском боярине» надета бобровая боярская шапка, соболья шуба, под ней кафтан, расшитый золотом, Воронёнка тоже надели во всё нарядное, на Мнишек дорогое польское платье.

Казнить их решили перед Рождественским постом за Серпуховскими воротами. Именно через них в Москву торжественно въехал первый ложный царь Дмитрий Иванович. Решили, что где начались несчастья для царства Русского, там пусть и закончатся.