– Более кровожадных и злобных людей мне не приходилось встречать, – вставил реплику полковник Лю Дао, один из ближайших соратников генерала. – После их набегов в живых не найти даже новорожденного.

– Однако ничего удивительного в этом нет. Человеколюбие малоприсуще, незнакомо варварским, невежественным народам, – добавил полковник по имени Хун Лусинь.

Затем взоры гостей обратились к Лотару.

– Господин генерал, мне трудно высказывать свои суждения на такие темы. Все, что я знаю – это пушки. Согласен, они сеют смерть. Однако я все-таки сторонник мира.

– И что это значит?

– Необходимо вступать с врагом в мирные переговоры.

– Даже если враг фанатичен, предпочитает земной жизни наслаждение в небесном раю?

– Преувеличение. Жить хотят все. И на земле. История не знает примеров добровольного самоуничтожения целых народов.

– Хорошо. Лотар, вы готовы проявить по отношению к невежественным варварам гуманность?

– Каждая человеческая жизнь – творение божье, и спасти хоть одну из них – дело богоугодное.

– Ну, тогда вы можете сохранить жизни десяткам тысяч дунган.

– И каким же это образом?

– У меня есть план, – ответил генерал Мао Хунлинь…

…Лошадь под Лотаром оступилась о камень, и он резко вынырнул из воспоминаний. Держащийся рядом боец бросил на него косой взгляд, затем внимательно оглядел узлы, туго стянувшего руки и ноги волосяного аркана.

Отряд продолжал свой путь. Прибавить ходу они не могли из-за пленных. Кривошеий Муса время от времени кидал полные ненависти взгляды на сникшего Тун Бао. Чувство мести никогда не покидало его и сейчас клокотало в нем с не меньшей силой, чем в тот злосчастный день. С каким наслаждением он перерезал бы ему глотку. Но приказ командира не обсуждается.

Зеленый Вихрь не любил погружаться в воспоминания. Они всегда грустны. Даже, когда они радостны, то обязательная грустинка нахлынет на вас по их концу, считал он. А все веселые, радостные воспоминания у него закончились после казни на деревенской площади. Сегодня, увидев постаревшего, погрузневшего Тун Бао с седыми концами на усах и бороде, он, помимо своей воли, ненадолго провалился в прошлое…

…1861 год. Деревня Небесные тополя

Под громкий грохот барабанов уездный правитель и солдаты покинули деревню, оставив деревенского старосту и отца висеть на перекладине. Обрезав веревки, казненных бережно положили на принесенные кем-то одеяла. Удары бамбуковыми палками превратили их тела в кровавое месиво, смешанное с разорванными в клочья остатками длинных рубах.

Староста Любуза, потерявший сознание где-то после пятидесятого удара, так и не пришел в себя и тихо испустил дух. Тело его вытянулось, повернутая набок голова на длинной жилистой шее безжизненно покоилась на расшитом яркими цветами одеяле, губы застыли в последнем выдохе, без сомнения обращенным к Всевышнему. Отец лежал рядом и еле заметно дышал.

– Эбду, осторожно отдирай ткань от мяса. Присохнет, плохо будет, – советовал деревенский лекарь. В руках он держал охапку крупных листьев подорожника и банку с заживляющей раны мазью.

Через пару месяцев раны затянулись, превратившись в грубые, красные рубцы. Отец стал выполнять легкие упражнения, носить воду из колодца. Жизнь в их маленькой по дунганским меркам семье вновь вошла в свое русло. Отец стал чаще отлучаться из дома и проводить больше времени в мечети. А вскоре в стенах их школы он организовал тайник, куда местный кузнец по прозвищу Подкова незаметно приносил настоящее боевое оружие: мечи, пики, топоры, секиры, железные цепи. Как-то раз Эбду застукал отца у тайника.

– Отец, что это? Зачем нам столько оружия?