– Не стоит Мемсаиб заходить туда, – сказал Старик.

– Пусть остается здесь с М’Колой, – поддержал я.

– Не стоит Мемсаиб заходить туда, – повторил Старик. – И зачем только мы взяли ее с собой!

– Она подождет нас здесь. Друпи хочет продолжить поиски.

– Правильно. Надо посмотреть, что к чему.

– А ты жди нас здесь с М’Колой, – шепнул я жене через плечо.

Вслед за Друпи мы вошли в заросли тростника – футов на пять выше нас – и медленно, пригнувшись, двинулись по тропе, затаив дыхание. Мне вспомнился буйвол, один из трех, которых мы недавно убили: старый самец выскочил тогда, пошатываясь, из кустарника, и я увидел его рога, вытянутую морду, маленькие глазки, складки жира и мускулов на покрытой короткой и редкой седой шерстью шее – в нем ощущались такая мощь и ярость, что он вызвал у меня восхищение и уважение, но бежал он уже медленно, и я видел, как выпущенные в него пули достигают цели, и скоро ему пришел конец. На этот раз все иначе. Этого буйвола не осыпали пулями на открытом месте, и, если сейчас он выскочит из зарослей, мне придется хладнокровно выстрелить. Он, конечно, сразу пригнет голову и выставит вперед рога, как делают все быки, и тем самым откроется, а я всажу в него пулю и отскочу, и, если ружье дрогнет в моих руках, мне на помощь придет Старик. Но я не сомневался, что все у меня получится, надо только дождаться, когда буйвол опустит голову. Я знал, что сумею все сделать как надо и выстрел будет смертельным. Но сколько еще ждать? В этом все дело. Сколько еще ждать? Надо двигаться вперед – зверь там. Я ощущал внутренний подъем – прекрасное чувство перед схваткой, в которой тебе отведена решающая роль: ты должен убить и остаться живым, убить, не ощущая ни опасности, ни ответственности, – просто сделать то, что ты, вне сомнений, можешь сделать. Я шел за Друпи, стараясь не потерять его из вида, и время от времени протирал от пота очки, но вдруг услышал позади шум и, обернувшись, увидел Маму и М’Колу.

– Какого черта! – воскликнул Старик. Он был вне себя от ярости.

Мы вывели мою жену из тростника и строго внушили ей не двигаться с места. Оказалось, она не поняла, что от нее требуется. Из нашего перешептывания она решила, что ей надо идти за М’Колой.

– Как я перепугался! – сказал я Старику.

– Она бежит за нами, как маленький терьер, – отозвался он. – Но так нельзя.

Мы глянули вперед поверх тростника.

– Друпи хочет продолжить поиски, – сказал я. – Остается идти за ним, пока он не скажет: хватит. В конце концов это я прострелил брюхо зверю.

– Только без глупостей.

– Я убью его с первого выстрела. Пусть только покажется – я сразу выстрелю.

Я так перепугался из-за жены, что чуть не кричал.

– Ладно, идем, – сказал Старик. Мы шли вслед за Друпи, но делать это становилось все труднее. Не знаю, как Старик, а я на полпути сменил ружье на двустволку и держал руку на спуске. К тому времени, когда Друпи остановился, покачал головой и прошептал: «Хапана», нервы у меня совсем разошлись.

Видно было на расстоянии фута – не больше, а тропа все время петляла. Дело было плохо, а солнце освещало теперь только склон холма. Но мы чувствовали удовлетворение, что Друпи прекратил погоню сам, и теперь могли вздохнуть с облегчением. Мой фантастический план оказался бы в этих условиях полной глупостью, и оставалось только надеяться, что после того, как я промазал бы из своей не очень хорошей винтовки, правда с оглушительным боем, его пристрелил Старик из своей отличной двустволки.

Мы уже возвращались, когда услышали с холма крики носильщиков, и бросились бежать вверх прямо через тростник в надежде, что оттуда будет удобно стрелять. Носильщики махали руками и кричали, что буйвол вышел из тростника и пробежал мимо; М’Кола и Друпи тоже куда-то указывали, а Старик, схватив меня за рукав, потащил за собой, откуда я и увидел освещенных последними лучами солнца двух буйволов на фоне скалистого утеса. При солнечном свете их черная шерсть казалась особенно блестящей, один буйвол был значительно крупней другого, и, помнится, я подумал, что это мой буйвол, встретивший подружку, за которой пошел из последних сил. Друпи передал мне «спрингфилд», я продел руку в ремень и, вскинув ружье, увидел в глазок всего буйвола. Я весь похолодел, прицелился ему под лопатку, но стоило мне нажать на спуск, как буйвол бросился бежать, однако пуля его догнала. Я видел, как он нагнул голову, взвился на дыбы, потом метнулся вниз по холму, и, когда он уж скрывался, я послал вслед еще одну пулю. Какое-то чувство мне говорило, что я его прикончил. Мы с Друпи побежали за ним, и тут я услышал низкий рев. Остановившись, я крикнул Старику: