И наконец, отбыв очередной срок, к семейству присоединилась моя младшая сестренка.

На рынок она явилась со своей легендарной бритвой.

Воры с ментами, когда узнали, что за девочка моя сестра, стали еще уважительнее относиться ко мне. Некоторые даже научились стучаться, прежде чем зайти в мой директорский кабинет.

Ей как человеку с авторитетом в преступном мире я организовал кооператив «Защита», который защищал на рынке всех от всех. И тех и этих. В общем, кто платил, того кооператив и защищал.

С помощью родственников через полгода я довел работу рынка до совершенства.

Власти это заметили и создали на базе моего предприятия торговое объединение, доверив ему обслуживать продуктовыми «пайками» партийную элиту нашего района.

Обслуживание номенклатуры имело свои особенности.

Так, высшему партийному руководству в «пайке» полагалась икра черная, низшему – красная; высшему – колбаса сырокопченая, низшему – «Московская»; высшему – норвежский лосось, низшему – селедка. Даже майонез высшим – в стеклянных баночках, низшим – в пластмассовых.

Для этих расфасовок с каких-то таинственных баз стали поступать продукты, которые я никогда не видел, о которых никогда не слышал и не представлял, что они существуют.

В огромных ящиках, больше похожих на ящики для транспортировки крупнокалиберных артиллерийских снарядов, мне привозили нежнейшую стерлядь, копченых осетров, белужьи балыки. И все это было обернуто в тончайшую бумагу из морских водорослей. Помимо осетровой икры в синих банках, поставляли белужью бриллиантовую икру в золотых банках. А еще курильских крабов и норвежскую сельдь, мраморное мясо и новозеландских индюшек.

Мои родственники, когда увидели все это изобилие, впали в нервную депрессию. И вспомнив холодную мурцовку [13], на которой выросли, разом запили. Запой длился почти неделю.

Пили и пили. Пили и пили.

Да жрали икру прямо из банок.

Но в какой-то момент их просветления я напомнил им, отчего умер мой предшественник – директор этого рынка.

Этим и остановил своих близких, которые уже позеленели от икры и ликеров.

Остановив, похмелил огуречным рассолом и, отпарив в бане, я их всех, радостных, что не померли, посадил перед телевизором смотреть «Лебединое озеро». Когда балет прекратился, они узнали, что запретили коммунистическую партию.

Началась приватизация.

Все кинулись расхватывать то, что в государстве плохо лежало.

Ввели ваучеры [14].

Что это такое, никто не знал.

Для туалета жестковаты, на деньги не похожи.

Однажды мне позвонил знакомый железнодорожник и сказал, что у него в тупике стоят два вагона из Москвы, битком набитые ваучерами для Татарстана. А Казань получать их отказалась. Они там решили жить самостоятельно, отдельно от Москвы.

Свой президент, свое правительство, свои ваучеры.

А ему, железнодорожнику, позарез нужны пустые вагоны. Вот он мне и предложил разгрузить эти никому ненужные казанские ваучеры у меня на рынке. Может, я их цыганам-семечникам отдам под пакетики.

Пришлось его выручать. Железнодорожники – народ полезный.

Вагоны я освободил.

Но цыгане от ваучеров отказались. Бумага на пакетики не годилась.

Тогда я дал команду запихать эти тюки с ваучерами в самые дальние подземные склады рынка, чтобы не мешали.

И совсем про них забыл.

А через полгода начались аукционы, где за ваучеры начали продавать весьма интересные объекты казенной недвижимости.

И только за ваучеры.

За большое количество ваучеров.

За тысячи, миллионы.

У простых людей один, два, иногда десять ваучеров – не более.

А у меня целых два вагона.

И тот мой знакомый железнодорожник куда-то исчез.

Наверное, в Грецию сбежал. Все тогда греками хотели стать. Паспорта греческие можно было купить на любой барахолке.