В 1920–1921 гг. в самоназваниях повстанческих отрядов нарастают мотивы социальной справедливости, «обиды» (с «обиженным знаменем» ушел в повстанцы конармейский командир Маслаков), разорения, голода, который заставляет подниматься на самозащиту: это «армия правды», «войска воли народа», «восстание голодающих крестьян», «сыны разоренных отцов» и т. п.

Гражданская война чрезвычайно актуализировала фигуру чужака, пришлого, неместного. Русский простолюдин жил в мире местных связей, родства, землячества, отрефлексированное национальное чувство еще не родилось. Об этом писали многие интеллигентные наблюдатели, например генерал Н.Н. Головин. Мировая война же создала наплыв многочисленных чужих в пространство жизни русского крестьянина. Это миллионы пленных и беженцев, в некоторых районах, например на Урале – ощутимые количества представителей «желтого труда» – китайцев и корейцев. После 1917 г. в деревню стали прибывать горожане в поисках более надежного бытового существования. Хозяйственный развал и политическое обособление территорий с 1917 г., завершение мировой войны создавали все новые группы, вольно или невольно вовлекавшиеся в гражданскую войну. На Дону, например, запомнились эшелонщики – демобилизованные солдаты Кавказского фронта и красногвардейцы, мало стеснявшиеся с местными по пути своего следования. Многие военнопленные оказались в тягостной ситуации с крушением системы снабжения и окарауливания лагерей. Желание добраться до дома в соединении с естественным желанием держаться своих плюс красная пропаганда и соблазны нетяжелой службы создали многочисленных «интернационалистов» Красной армии. В той же ситуации были и представители трудовых мигрантов. Населением и белыми они часто воспринимались в качестве наемников и палачей, хотя далеко не все таковыми хотели быть и были. Этот нерв их судьбы тонко почувствовал М.А. Булгаков в «Китайской истории» (рассказ 1923 г.). Многочисленное мешочничество также создавало свои правила жизни, приспособления и деятельности. Своего рода корпорацией на время стали «фронтовики». Недавно вернувшиеся с фронта и вообще со службы были, в большинстве, настроены революционно (так, как они эту революционность понимали), вызывающе противостояли «старикам», то есть поколению родителей, и всему привычному укладу жизни. С осени 1918 г. в Россию потянулись освобожденные многочисленные русские пленные из Германии и Австро-Венгрии, добавляя красок в настроения и восприятие войны. В отдельных местностях война развела по сторонам противостояния сравнительно недавно возникшие социальные группы. В Сибири старожилы и столыпинские новоселы стали основой колчаковской милиции и самоохраны и краснопартизанского движения, соответственно, ожила старая земельная вражда русских и бурят в Забайкалье, казаков и горцев на Кавказе, татар и башкир в Приуралье и т. д. В результате формировались свои традиции противостояния, причем уже не вялотекущего, а яростного, вооруженного и жестокого. Кроме того, самая заурядная местная семейная и личная вражда в условиях Гражданской войны могла принимать военно-политическую окраску. Так, в апреле 1919 г. Тульский губрев-трибунал получил донесение начальника Павлохуторского волотдела И.Л. Чурилова, который утверждал, что жители хутора «вытащили его за горло из-за стола и сорвали общее собрание, а гражданин А.И. Кутепов выразился в его адрес, что скоро из коммунистов будут резать ремни». Чурилов наутро после собрания затребовал отряд красноармейцев якобы для усмирения взбунтовавшегося хутора. Дознание установило, что Кутепов подрался с братом Чурилова, и глава волотдела затаил обиду. Трибунал указал, что подобные действия «следует считать недопустимыми и могущими служить поводом к действительному восстанию»