Чем дальше шел Смит, тем сильнее становилась владевшая им холодная ярость. Парих, Бринкер, Пфафф, Коримонд, Укита и другие – все они были замечательными учеными, искателями научной и житейской истины. Их исследования принесли бы огромную выгоду всему миру. А теперь какие-то сучьи выблядки, какие-то террористы убили их и погубили все, что было достигнуто ими за много лет напряженной работы! Что ж, с холодной рассудительностью сказал он себе, он сделает все, что в его силах, и даже больше, чтобы эти террористы дорого заплатили за свои преступления.

Теперь он бежал вперед ровной трусцой. Его сощуренные глаза походили на две узкие щелки. Где-то впереди находились люди, которых он должен был убить или захватить.

Он двигался мимо все новых и новых трупов. Дым с каждой секундой делался гуще. От кислой вони резало глаза и першило в горле. Он чувствовал жар от ничем не сдерживаемого огня, бушевавшего в кабинетах по обе стороны коридора. Кое-где уже начали тлеть деревянные двери. Смит побежал быстрее.

Наконец он оказался возле входной двери, которая так и была брошена полуоткрытой. Перед нею он быстро опустился на колени и внимательно проверил, не оставили ли убийцы растяжки или еще какой-нибудь ловушки. Ничего не обнаружив, он выскочил за дверь и оказался снаружи.

Открывшееся перед ним зрелище было, пожалуй, больше всего похоже на изображение ада, дьяволов и проклятых грешников с одной из гротескных картин, столь любимых средневековыми христианами. Тысячи насмерть перепуганных активистов Движения Лазаря опрометью мчались прочь от института, не разбирая дороги, проламывались через рощицы кактусов, полыни и цветущих кустов. А некоторые, на самом деле настигнутые смертью, застывали на месте, качались, не в силах сделать следующий шаг, а потом с громкими, отчаянными воплями падали на колени и один за другим начинали как бы проваливаться внутрь собственных тел. Смит остолбенел; от того, что открылось глазам, его охватил такой ужас, какого он даже представить себе не мог. Сотни людей буквально разлагались на месте, превращаясь в красноватый жидкий студень. А сотни уже превратились в отвратительные кучи перепачканной одежды, из которых торчали ослепительно белые кости.

Несколько мгновений ему пришлось бороться с нахлынувшим на него стремлением поскорее повернуться и убежать куда глаза глядят. То, что он увидел, было настолько отвратительно, настолько жестоко, что смогло пробудить в нем все страхи, которые он считал давно истребленными, почти смогло переломить всю его дисциплину, силу воли, укоренившиеся навыки и привычки. Никто не должен умирать таким образом, в отчаянии говорил себе он. Ни один человек не должен смотреть на самого себя, разлагающегося заживо.

Сделав нешуточное усилие, Смит оторвал взгляд от гниющей плоти и жалких останков, валявшихся вокруг Теллеровского института. Держа пистолет в руке, он всмотрелся в охваченную паникой толпу, бегущую к забору в поисках спасения, рассчитывая найти тех, кто не выказывал бы никакого опасения, тех, чьи движения были бы спокойны и уверенны. И почти сразу же разглядел группу из шести мужчин, размеренным шагом шедших к забору. Его отделяло от них более ста метров. На четверых были синие рабочие комбинезоны; они тащили тяжелые ящики с оборудованием. Смит кивнул своим мыслям. Это, несомненно, были технари, которые закладывали бомбы в институте. Еще двое, шагавшие на несколько ярдов позади других, были одеты в одинаковые темно-серые костюмы и держали в руках короткоствольные автоматы «узи». Один из них, с коротко подстриженными черными волосами, был ростом с Джона. А вот второй – вернее, первый, потому что Смит именно на него обратил внимание, – могучего сложения мужчина с темно-рыжими волосами, державшийся как человек, привыкший командовать, был на голову выше своего напарника.