Все каникулы Ваня работал в саду вместе с отцом и тётей. Даже весенний разлив реки не мог удержать его на выходные в городе. Пешком, иной раз по колено в воде, мальчик шёл домой, чтобы побыть в своём саду и любимой роще, которая росла возле усадьбы. Ваня знал здесь каждый куст, каждую травку.

Владимир Иванович, наблюдая за сыном, понимал, что в уездном училище он так и останется неучем. И принял решение отвезти Ваню в гимназию в Рязань.

– А что это, гимназия? – спросил отца Ваня.

– Там учат всяким нужным наукам: физике, математике… Будет из тебя механик отличный!

И Ваня согласился, хотя и страшновато ему было ехать в неизвестный большой город, да ещё и жить там без родителей.

В Рязани остановились в семье брата Владимира Ивановича, Льва Ивановича, мелкого чиновника. В его квартире Ване предстояло жить. Идти до гимназии было далеко, шесть кварталов, дорога в дождливую погоду превращалась в непроходимую грязь, переходящую в неровные булыжники.

Обычаи в гимназии были почти такие же, как и в уездном училище. Гимназисты обзывали его, дразнили за пятнистый мундир, купленный на базаре по дешёвке и уже в который раз перелицованный11, а когда Ваня пытался защищаться, могли и побить. С каждым днём гимназия становилась ему всё ненавистнее. Он очень хотел учиться, и получалось бы это у него хорошо, если бы не постоянные издёвки и придирки учителей, клички, которыми обзывались одноклассники, ужасный мундир…

И однажды произошёл с ним вот такой случай. Как-то в воскресенье Ваня шёл по улице. Он задумался, в своих мечтах унёсся в родной Пронск и не заметил, как поравнялся с директором гимназии Оранским, который шёл ему навстречу. Ваня просто его не видел, погрузившись в свои мечты. И очнулся, только почувствовав на своём плече тяжёлую руку. Он поднял голову. Над ним нависало лицо разъярённого директора.

– Ты почему не здороваешься?! Фуражку не снимаешь! – рявкнул Оранский.

Ваня застыл от ужаса и не знал, что ответить… На следующий день его исключили из гимназии.

Пришлось Ивану возвращаться домой. Там он снова стал помогать отцу в саду. Очень ему нравилось работать с растениями, дышать воздухом, пропитанным запахами садовой весны, когда от нагретой на солнце земли идёт пар. Он тоже был со своим душистым запахом перепрелых листьев. Деревья для Вани были живыми существами, он гладил их по стволам, разговаривал. У него неплохо стало получаться делать прививки, ведь здесь не меньше, чем в механике, нужен был точный глазомер, чёткие движения, а ещё какое-то особое чутьё.

И вот этим самым чутьём Ваня понимал: необыкновенные яблоки так не выводят. Тамбовские садоводы полагались на случай, и даже если им удавалось вывести новый, необычный на вкус сорт, со временем он терял свои чудесные признаки. Ваня много спорил с отцом, но споры эти ни к чему не приводили, разве что обзывался отец обидно – «пустобрёхом» да «пустозвоном». Ваня и замолчал, не перечил, выполнял то, что от него требовали. Но кое-какие уроки гимназического учителя по ботанике всё же успел запомнить, и они не давали ему покоя.