Помимо баб с младенцами наблюдались тунгусы из ближних поселений и стойбищ, а также разноперый бродячий народец, решивший на старости лет приобщиться к Богу. Даже присутствовал один беглый татарин по имени Равилька, который зимой и летом ходил в одном и том же стареньком армяке, сшитом еще дома, в Казани. Мужчина зарезал по злобе сынка какого-то тамошнего вельможи и, чтобы не лишиться головы, сбежал в Сибирь.

Впрочем, были и такие, кто, как и прежде, не веря ни в Бога, ни в черта, пришли к реке ради скуки или из-за интереса. Дескать, при деле.

Ожидание начала таинства затягивалось, и народ, еще недавно пребывавший в хорошем расположении духа, занервничал.

– Где же Ермоген? – недовольно ворчала какая-то баба.

– На самом-то деле, чего он вдруг решил нас терзать? – поддержала ее другая.

– Придет наш старец, придет, чего засуетились? Может, он еще в кельице своей молится, – пытался кто-то успокоить самых нетерпеливых.

– Тогда придется долго ждать, – с чувством вздохнув, произнес долговязый безусый казачок. – Пешком три версты пойдет.

– Больше! – усмехнулся кто-то в толпе.

Так оно и было. Монастырь во имя Всемилостивейшего Спаса, построенный в 1671 году иеромонахом Гермогеном, находился в четырех верстах выше Албазина по течению Амура, возле устья реки Ульдугичи, в урочище Брусяной Камень. В этом скиту и жил, и проповедовал Гермоген. Оттуда же потихоньку растекалась медленными, но упорными волнами на восток и в Китай святая православная вера.

Гермоген появился в окружении нескольких монахов и послушников.

Это был невысокий человек с темной бородой на бледном и покрытом глубокими рытвинами изможденном лице человека, вечно пребывающего в постах. На нем была обыкновенная монашеская ряса и старенькая шапочка-скуфья на голове.

Старец прибыл в эти края в 1666 году с отрядом беглых казаков, предводителем которых был некто Микифорка Черниговский. Говорили, тот увез его силком. В подобное можно поверить, зная про лихое прошлое атамана.

По слухам, тот был сыном польского пленного, многие из которых после войны 1612 года так и прижились на чужой стороне. В 1638 году Никифор вместе с другими земляками был послан на Лену, в Усть-Кутский острог, работать надсмотрщиком над соляными источниками.

Так мог и тянуть он эту лямку до конца своих дней, но на его пути неожиданно встретился илимский воевода Лаврентий Обухов, слывший большим охотником до праздничной жизни. Он намеренно приезжал со своими сподручниками в Усть-Кутск, где в основном пьянствовал и безнаказанно насиловал чужих жен, а сопротивлявшихся просто убивал, как, впрочем, их мужей и братьев, пытавшихся заступиться за несчастных.

В числе пострадавших от произвола воеводы был и служилый илимский человек Никифор Черниговский, у которого Обухов украл красавицу-жену, а затем, надругавшись над ней, зверски убил.

Собрав небольшой отряд из якутских служилых и верхоленских казаков, разгневанный муж решил отомстить воеводе. Когда злодей однажды, возвращаясь с ярмарки, плыл на лодке по Лене, то на него напали, перебив охрану и забрав у Обухова много соболей и триста рублей. Сам же Обухов попытался сбежать, но его догнали на лодке и закололи копьями.

После этого мятежникам ничего не оставалось, как бежать на Амур, где, по рассказам бывалых людей, царили вольные порядки, не было ни злых и безжалостных чиновников, ни тюрем, ни царских указов. Туда со всех уголков Московии стекались обиженные судьбой люди. Шли на Амур, пробираясь по таежным тропам, беглые крестьяне и каторжники, в вместе с ними – испугавшиеся расправы участники всевозможных бунтов и волнений. Шли семьями, а то и деревнями. Был случай, когда целый полк в триста человек из Верхоленска, во главе с казачьим пятидесятником Михайло Сорокиным, даже не получив разрешения, отправился на Амур. Дошло до того, что якутских и сибирских воевод фактически вынудили поставить заставы на дорогах и перехватывать беглецов.