Удивление приходит, когда человек по поводу окружающих вещей ставит вопрос об их основаниях. Антуан удивляется, как возможна эта галька или кружка. Он уже не может применить к ним знания, какими его голову наполняли с детства. Поэтому он и старается «не видеть», ведь «теперь меня всюду окружают вещи – к примеру, вот эта пивная кружка на столе. Когда я ее вижу, мне хочется крикнуть: «Чур, не играю!».

Человек, удивленный вещью, стремится подвести основание под вещь, чтобы вернуть себе право смотреть на нее. Но нигде не находит прочных опор, потому как разуму не может довериться. Антуан начинает думать, «что доказать вообще ничего нельзя… Вялые, ленивые факты группируются в том порядке, какой им придал я, но этот порядок навязан им извне». Существование камня становится загадкой и проблемой. Никакие объяснения здесь не помогают. И желание «вспороть и укрепить изнутри» вещи уже не может исполниться. Здесь и наступает отчаяние, которое приводит Антуана к абсурдности.

Вещи предстали перед Антуаном как невозможные, как «зыбкие предметы, которые в любую минуту могли рухнуть». «Настоящее, ничего, кроме сиюминутного настоящего… настоящее… это то, что существует, а то, чего в настоящем нет, не существует… все на свете является только тем, чем оно кажется, а за ним ничего». В мире только настоящего была «уйма существований, которые сами себе мешали, сами себя стесняли; как у одних, так и у других не было никаких оснований находиться здесь, каждый существующий, смущаясь, с безотчетным беспокойством ощущал себя лишним по отношению к другим. Лишний – вот единственная связь, какую я мог установить между этими деревьями, решеткой, камнями».

Но в то же время все возможно – «мир только потому не меняется до неузнаваемости за одну ночь, что ему лень». Антуан ощущает, что «случиться может все, что угодно, все, что угодно может произойти». Так, Антуан представляет, как вдруг оживет одежда или язык превратится в сороконожку, а может быть, у ребенка откроется третий глаз. «Третий, который распространится по всему лицу, конечно лишний, но не более чем два первых».

Для разума, требующего оснований, абсурд, вдруг открывшийся Антуану, как головокружение, вызывающее тошноту. «Тошнота… и есть эта бьющая в глаза очевидность» и в этой очевидности «остались чудовищные, вязкие и бессодержательные массы – голые бесстыдной и жуткой наготой», которые «не хотели существовать, но не могли не существовать». В мире даже для корня «нет ничего, по отношению к чему он не был бы абсурдным… Абсурден по отношению к камнями, к пучкам жесткой травы, к высохшей грязи, к дереву, к небу, к зеленным скамейкам».

Разум, испытавший головокружение от абсурда, уже не может подчинить себе человека и вынужден отступить. Благодаря этому Антуан открыл, что суть мира «случайность… [что] существование не является необходимостью. Существовать – это значит быть здесь, только и всего; существования вдруг сказываются перед тобой, на них можно наткнуться, но в них нет закономерности». Это и есть данность, которая открывается перед неведающим человеком как очевидность.

4

Путь к очевидности. Человек, испугавшийся данности, подчиняется разуму, который предоставляет человеку возможность безопасной и комфортной жизни, позволяя предвидеть, как будет изменяться действительность. Подчинившийся разуму человек принимает то, что его окружает, как предстающий перед ведением человека мир возможного и невозможного, который держится основаниями.

Основания, отыскиваемые разумом – есть необходимость в согласованном мире. Или, иными словами, основания – есть обязательная связь частичек мира, подбираемых по принципу «каждое есть посредством другого».