Арка Септимия Севера. Гравюра xvi века.

Поход стал одной из последних удачных военных операций Римской империи: Парфия – основной враг на востоке – была повержена, более ста тысяч человек попало в плен и было продано в рабство. Укрепленную столицу арабов, город Хатру, взять не удалось, но Север тем не менее присоединил к своему имени не только победный титул «Парфянский», но и «Аравийский» – слова Parthico и Arabico видны на верхней строчке посвятительной надписи. В этой надписи прославлялся сам император и его сыновья Марк (больше известный как будущий император Каракалла) и Публий (больше известный как будущий – недолгий – соправитель брата, император Гета). Когда Каракалла убил Гету, последний был подвергнут процедуре, известной как damnatio memoriae («проклятие памяти»). В результате упоминание Геты на арке было заменено на абстрактную фразу про «прекрасных и могучих вождей» (optimis fortissimisque principibus). Но палимпсест сопротивляется забвению: изначальную надпись без труда удалось восстановить по расположению дырок, к которым крепились позолоченные бронзовые буквы.

На монетах видно, что на арке стояла огромная скульптурная группа: триумфальная колесница, запряженная шестью не то восемью лошадьми, которых ведут под уздцы два воина (Каракалла и Гета?) и, возможно, еще два всадника сопровождают их по бокам, как мотоциклисты – президентский кортеж. Никаких следов этой группы до наших дней не сохранилось.

В древние времена арка находилась на возвышении – к ней вели ступени. На многих старых картинах и гравюрах, от Пиранези до Каналетто, видно, что вплоть до xix века нижний ярус арки (рельефы которого изображают пленных парфян под конвоем римских солдат) был полностью скрыт под землей.

За аркой Септимия Севера, если смотреть на нее со стороны курии, стоят восемь колонн. Это остатки храма Сатурна, который соревнуется с храмами Весты и Юпитера Капитолийского за право считаться самым древним святилищем города. У римлян не было твердого мнения о том, кто его заложил, но все версии относились к фигурам полусказочным – царям Туллу Гостилию и Тарквинию Младшему или первому в истории Рима диктатору Титу Ларцию. Его нынешние останки датируются i веком до н. э., когда храм восстановил (скорее всего – выстроил заново) консул Луций Мунаций Планк. Планк был человеком невероятной карьеры – сподвижник Цезаря в галльских войнах, организатор знаменитого пира в честь Антония и Клеопатры, на котором египетская царица растворила жемчужину в уксусе и выпила раствор, изобретатель титула «Август» для первого римского императора, последний римский цензор (после него должность была упразднена), основатель городов Базель и Лион. В базельской ратуше стоит его деревянная статуя.

То, что мы видим сейчас, к сожалению, не относится ко временам августовского расцвета: восемь колонн из серого и розового египетского гранита, позаимствованные у других зданий, и не слишком искусные ионические капители, вытесанные специально для этого случая, были собраны в iv веке – так поздно, что некоторые считают эту перестройку одним из последних актов отчаяния со стороны римских язычников в пору, когда храмы олимпийских богов официально уже были запрещены. На фризе указано, что Сенат и римский народ восстановили этот храм, уничтоженный пожаром; это одна из немногочисленных надписей, где вездесущая аббревиатура spqr прописана полностью (Senatus Populusque Romanus incendio consumptum restituit).

С древних времен под святилищем Сатурна находилась государственная казна, поэтому храм служил штаб-квартирой для квесторов, государственных чиновников, отвечающих за финансы. В какой-то момент казну разделили на две части: одна использовалась для повседневных государственных надобностей, другая представляла собой своего рода «стабилизационный фонд», к которому можно было обращаться только в случае крайней опасности для государства. Римляне считали, что главной угрозой для них могла бы стать война с галлами, но реальность, как обычно, обманула ожидания. В бурную пору «римской революции» казной овладел Юлий Цезарь; когда молодой народный трибун попытался защитить храмовую сокровищницу собственным телом, Цезарь многозначительно сказал: «Поверь, мне труднее тебе угрожать, чем тебя убить».