Сейчас, наверное, там суета, готовятся встретить 1 Мая. В актовом зале по вечерам репетирует агитбригада. Дима закрыл глаза и от переполнявших его чувств негромко запел:

Голос у Баранова глухой, ломкий, петь он никогда особенно не умел. Единственный раз он попал на сцену, когда девочки решили инсценировать песню «Как родная меня мать провожала, тут и вся моя родня набежала». По замыслу режиссера, на роль красноармейца требовался воспитанник, максимально приближенный к деревенскому типажу. «Мне нужен тупица!» – вдохновенно ерошил волосы режиссер. Среди сюковцев таковым был только Дима. Его обрядили в шинель с «разговорами» и велели пропеть только одну фразу: «Не скулите вы по мне, ради бога». Что он и сделал, от волнения забыл мотив и после концерта получил устный выговор.

Сейчас же, когда его никто не слышал, Дима расслабился и выводил по-приютски слезливо:

– Эй, – позвал кто-то со двора.

Дима открыл глаза и, увидев в дверном проеме две фигуры, покраснел.

– Иди-ка сюда, – велел голос.

Дима нехотя вылез из комнатушки. Оказалось, что его пением наслаждались двое: Север и сам Спурий Воконий.

– Что это ты тут распеваешь? – спросил Воконий.

– Так… родина вспомнилась, – уклончиво ответил Дима. – Разве петь нельзя? Многие поют…

– Что ты пел о «тиранах»?

Вот черт, мелькнула мысль. «Тиран» – греческое слово. Вслух же Дима произнес как можно небрежнее:

– Ничего особенного…

– Переведи, – приказал Воконий.

Запинаясь, Баранов честно перевел свою песнь, стараясь сохранить все особенности стиля. По мере того, как он углублялся в перевод, Воконий все больше темнел лицом.

– «Ничего особенного»? – спросил он зловеще. – И это ты называешь «ничего особенного»?

– А что? – удивился Дима.

Воконий ударил его по лицу.

– Поешь подстрекательские песни? Какие это «тираны»? О чем это, а?

– Да ни о чем, – ответил Дима, утираясь. – Это национальные песни моего народа. Мы их на праздниках поем, прямо на улицах…

– И как относятся к этому ваши правители? – спросил Воконий, словно не решаясь поверить столь чудовищной лжи.

– Положительно относятся, конечно. Они стоят на трибуне, когда мы проходим мимо с этими песнями, и машут нам рукой.

– Тираны одобряют подобные песни? – Воконий, видимо, желал дать завравшемуся новобранцу последний шанс оправдаться.

– Какие еще тираны? – в свою очередь переспросил Дима. – У нас давно нет никаких тиранов.

– Тогда зачем вам такие песни?

Дима пожал плечами. Он никогда не задавался подобными вопросами.

– Ты лгун и подстрекатель, – сказал Воконий. – И к тому же наглец. Иди за мной.

Дима повиновался, бросив через плечо взгляд на Севера, и ему показалось, что римлянина забавляет вся эта история.

Воконий привел Диму в маленький внутренний дворик за кухней и призвал Мосхида.

– В колодки[22] его на всю ночь, – распорядился Воконий, после чего удалился. Баранов остался стоять с полуоткрытым ртом. Мосхид толкнул его.

– Ты что, заснул? – спросил грек без всякого сострадания. – Не знаю уж, что ты там натворил, но спать тебе сегодня не придется.

Ночь действительно оказалась трудной для Баранова, но главное – слишком долгой. У него ломило кости, и с каждой минутой эти колодки становились все более и более невыносимыми. Соблазн заорать был очень велик, но что-то продолжало удерживать его.

Потом он почувствовал чье-то присутствие. Дима поднял голову, но никого не увидел. Стояли сзади.

– Кто здесь? – спросил он сипло.

– А ты ничего – крепкий, новобранец, – отозвался тихий голос. – Ничего, недолго осталось. Скоро рассвет.