Эйлин выдавила из себя смешок. Звук собственного смеха ее приободрил, и вторая попытка почти перешла в громогласный хохот.

– Боже правый, Мэтью Линч, вот уж правду говорят про пьяниц! Наплетете столько, что никакой писатель не придумает! Давай-ка выметайся отсюда, пока не пришел Шон и не выпер тебя!

Она вытерла выступившие слезы, словно происходящее выглядело весьма забавно. Дети смотрели на нее с открытым ртом. Даже Пегги с Ниам на руках, застывшая в дверном проеме, улыбнулась, сама не зная чему.

Примолкший и неожиданно побежденный, доктор развернулся и пошел к выходу. Смех Эйлин его почему-то невероятно злил. Он ведь чистую правду сказал, так почему же она смеется?

Дверь хлопнула, и Эйлин опустилась на ступеньки, все еще продолжая смеяться. Дети осторожно подошли к ней, и Пегги осмелилась войти в комнату. Когда доктор вышел из дома, Эйлин подскочила к окну:

– Вы только посмотрите на этого клоуна! Пошел в кабак пропустить пару рюмок и набраться храбрости, чтобы встретиться лицом к лицу с женой. Боже, нет ничего хуже пьяницы! Девочки, что бы вы ни делали в жизни, запомните, и ты тоже, Пегги, и ты, Ниам, крошка моя, бога ради, никогда не выходите замуж за алкоголика…

Донал обиделся, что его не упомянули.

– Он что, не понимает, что говорит? Ему и правда нельзя верить? – встревоженно спросил он.

– В таком состоянии у него вместо мозгов картофельное пюре! Вот же дурачок!

Нанесенные оскорбления жгли сердце Эйлин, как раскаленное железо, но она одолела доктора, сумела выставить его идиотом. Если просто обсмеять всю его болтовню, то не придется уверять Донала, что его здоровье в порядке.

Доктор поднял газету со скамейки возле остановки и что-то прокричал в сторону Эйлин. Сквозь закрытое окно она не расслышала.

– Он что-то еще говорит, – сказала Пегги.

– Он наверняка еще много чего наговорит! – Эйлин бросило в дрожь. – Пегги, раз уж я дома, завари-ка нам чай.

– Он все на газету показывает, – заметил Донал.

– Пойдемте отсюда, уже почти стемнело, пора закрывать шторы.

Пегги ускакала на кухню, и Эйлин слегка приоткрыла окно.

– Теперь тебе крышка! Америка вступила в войну! Твой самоуверенный мальчишка пойдет на фронт! Будет еще хуже, а не лучше! Ты двоих сыновей потеряешь, старая курица! Твой вояка скоро станет пушечным мясом!

Эйлин быстро закрыла окно и присоединилась к остальным, собравшимся у камина.

– Маманя, что он говорит? – все еще переживал Донал.

– Да что он может сказать? Продолжает ругаться и нести чепуху. Он даже не вспомнит, какой нынче день недели, ему лишь бы языком трепать.

Конечно, она не единственная на свете мать, которой не известно, жив ее сын или мертв, но от этого не легче. Эйлин, сама не зная почему, притворялась, что получала весточки от сына. Когда какой-нибудь доброжелательный или просто любопытный знакомый интересовался, не было ли писем от Шона из Англии, она радостно кивала и отвечала, что да, с ним все хорошо, иногда присылает пару строчек, но при этом поглядывала в направлении, откуда мог появиться муж. Собеседник думал, что сын поругался с отцом и писал матери тайно. Каким-то логическим вывертом Эйлин пришла к выводу, что так будет правильнее.

Иногда она подумывала спросить у Вайолет, как можно найти мальчика, который собрался пойти в армию и пропал. Как закрутить бюрократическую машину, чтобы вернуть сына назад? Показать его свидетельство о рождении? Доказать, что он не является британским гражданином и не достиг совершеннолетия?

Она осознавала, что никогда такого не сделает, но все равно оставался соблазн найти сына – хотя бы для того, чтобы знать, куда ему писать. Он мог бы отправлять письма на адрес аптеки. В отличие от большинства жителей Килгаррета, Мориарти можно доверить секрет.