– Я думаю, понадобится полгода, – ответила Эшлинг, и разочарованные девочки открыли было рот, но Эшлинг выдвинула железные аргументы: – Она наверняка ни слова из катехизиса не знает, ни единого слова! Нет смысла ее крестить, пока она не выучит все так же хорошо, как мы. Просто ей не повезло, что ее неправильно крестили в детстве.

– А может, все-таки правильно? – робко вставила Элизабет без особой надежды.

– Стопудово неправильно! – заявила Эшлинг.

– Наверное, не сказали нужные слова, когда поливали водой, – глубокомысленно заметила Джоанни. – А это очень важно!

Приближалось Рождество, первое для Элизабет в Килгаррете. Она заметно окрепла с тех пор, как впервые испуганно ступила на площадь города. Юбка даже начала слегка жать в талии, а бледное лицо заметно округлилось и перестало напоминать фарфоровую статуэтку. Голос тоже стал громче. Теперь можно было понять, дома она или нет.

Каждую неделю Элизабет писала домой, Эйлин добавляла записку от себя и давала конверт. Ни одна из них не знала, почему ответы приходили так редко: то ли из-за ужасного хаоса во время Блица[7], то ли просто Вайолет, как обычно, не горела особым желанием писать.

Газеты пестрели новостями про налеты. Чрезвычайная ситуация, как это продолжали называть в Ирландии, приняла весьма серьезный оборот. В среднем на Лондон падало двести тон бомб в час. Одну ночь в октябре бомбили так сильно, что невозможно представить, как люди продолжали жить в городе в таких условиях.

Эйлин неоднократно звала Вайолет в Килгаррет и одновременно молилась про себя, чтобы та не приехала. Не сейчас, когда Шон-младший постоянно ругается с отцом, когда они еще не отремонтировали дом, а она не вбила хоть какие-то правила приличия в собственный выводок. Она не представляла, насколько неотесанны все О’Конноры, пока не увидела собственными глазами изысканные манеры и учтивость Элизабет. Девочка вставала, когда взрослый входил в комнату, и предлагала свой стул, и придерживала двери. Эйлин вздохнула. Чтобы кто-нибудь из ее отпрысков слез со стула из вежливости, надо не меньше чем бомбу взорвать.

Когда Элизабет захотела ходить на мессу по воскресеньям, посчитав это одним из способов влиться в семью, Эйлин не стала задавать вопросы. Таким образом, в субботу вечером Элизабет присоединилась к ритуалу проверки чистоты башмаков и носков, к приготовлению беретов, шляпок, перчаток и молитвенников, к мытью головы и шеи и к стрижке ногтей. Воскресенье было тем единственным днем недели, когда Шон и Эйлин О’Коннор могли увидеть какой-то смысл в ежедневной работе на износ: пятеро сияющих детишек на мессе являлись своего рода вознаграждением за труды.

Элизабет безуспешно пыталась вспомнить, как ходят в церковь дома. Мама говорила, что мистер и миссис Флинт очень набожны, но Элизабет понятия не имела, что ради посещения церкви нужно приложить столько усилий! Требовалось постирать кучу одежды, начистить башмаки, а потом целые толпы приходят в здание, где ты всех знаешь.

В начале декабря в церкви поставили рождественский вертеп: скульптуры в человеческий рост изображали Святое семейство, а в ясли положили настоящую солому. После мессы Эшлинг подходила к вертепу и бросала монетку в большую кружку для пожертвований, покрытую натеками воска. За одно пенни можно было зажечь свечу и поставить ее рядом с уже горящими свечками – и тогда твое желание непременно исполнится.

– А у того, кто не получил дара веры, желание тоже исполнится? – однажды шепотом спросила Элизабет; ей безумно хотелось, чтобы пришло длинное радостное письмо от мамы и папы.