Наши ладони несколько раз, будто случайно, коснулись друг друга. Решив, что пора, я досчитал до семи, набрался смелости, и на очередном перекрестке шагнул чуть вправо, придвинувшись ближе. Ладонь Лиды сама скользнула мне в руку.

Мы не замедлили шага и не отвели глаз от дороги – только несколько раз сжали и разжали пальцы, словно приветствуя друг друга. Кожа Лиды была горячей и мягкой. Дотронувшись, я почувствовал, как тепло поднимается по моему запястью, по плечам, по шее – пьянит голову, а затем, льётся вниз, стекая куда-то в живот.

«Ты необычная» – сказал я тихо, и голос прозвучал хрипловато из-за пересохшего горла. Лида сжала руку сильнее. Словно в знак одобрения.

«Ты тоже, кот».

И в тот момент мне показалось, будто это уже было однажды – давным-давно – в детском сне или в позабытой жизни. Будто мы знали друг друга, любили, жили под одной крышей, затем потеряли, а теперь снова нашли. Я знал: вот сейчас мы дойдём до того тёмного поворота, и Лида заговорит о своей бабушке. О бабушке, которая рассказывала ей сказки и пекла блины по утрам. О бабушке, которая уходила в лес ночами…

«Знаешь, в детстве бабушка рассказывала мне похожую легенду».

Сердце в груди дрогнуло. Это ведь не сон? Я словно видел мысли Лиды прежде, чем они превращались в слова.

«Бабушка говорила, что в тайге живёт полоз. Что он спит под землёй. И выползает каждое лето из белого камня спрятанного в лесу. Бабушка говорила, что полоз ищет себе невесту – каждый год новую. И если не найдёт до первого снега, то зима будет долгой, а лето за ней засушливым».

Я помолчал пару мгновений. А затем спросил, сам не зная, для чего:

«Наверное, ещё и непременно девственницу? Как в сказках».

«Наверное, – кивнула Лида. – Может, поэтому с шестнадцати лет я хожу в лес спокойно».

Я улыбнулся ради приличия, но почувствовал, как кольнуло внутри. Странно, незнакомо… и совершенно беспочвенно. В конце концов, кто я такой, чтобы ревновать её к бывшим мужчинам? Случайный парень? Знакомый знакомого? Человек, который оценил ночь с ней в бутылку анисовой?

«Ревность – слабость, Андрей, – сказал себе мысленно. – Особенно ревность к прошлому. Не будь слабым. Только не с ней».

Чтобы погасить неприятное чувство, я начал говорить:

«Отец тоже любил рассказывать сказки. Точнее сказку. Одну и ту же: как он ловил дьявола в тайге».

Глаза Лиды заблестели.

«И как же?»

«Булавочкой».

«Чем?»

«Булавочкой. Это всё из тех же местных баек: хочешь поймать черта в лесу – приколи его тень иголкой. Да, кстати…».

Остановив Лиду, повернул её к себе осторожно. На мгновение наши лица оказались рядом, и я ощутил теплое дыхание на коже, почувствовал в воздухе электрическую дрожь. Мир замер в ожидании поцелуя, но я решил, что ещё слишком рано. Хотелось растянуть удовольствие. Поиграть с Лидой немного. Мне нравилось, как она послушно подалась вперед, стоило мне взяться за отворот надетой на неё куртки. Нравилось мелькнувшее детское замешательство, когда вместо того, чтобы притянуть Лиду к себе, я лишь распахнул полу и указал на внутренний карман.

«Вот этой».

Лида моргнула несколько раз.

«Что?»

«Вот этой булавочкой».

Лида опустила взгляд. Я провел пальцем по приколотой к ткани длинной серебряной игле с навершием в виде двуглавого орла, и пояснил:

«Ношу её как напоминание».

«А-а… Ты о ней».

Лида выглядела растерянной, понимая, что поддалась на уловку. Впрочем, быстро скрыв смущение за лукавой улыбкой, она спросила как ни в чем не бывало:

«И в чем же секрет булавочки?»

«Отец говорил, что в серебре. И в молитве, с которой достаешь иглу. Впрочем, он у меня суеверный. Как и все, кто слишком долго живёт в этой деревне… Здесь все суеверные. И сухие. Будто Роща вытягивает из них чувства. Лишает возможности видеть красоту».