Если чары рассеются, на дороге она останется незащищенной. А чтобы добраться до проулка, нужно пройти прямо сквозь толпу. Кроме того, Элизабет вовсе не хотелось опять оказаться в каком-нибудь туннеле. А что, если на той стороне вообще нет выхода?

Нет, придется рискнуть и пойти по дороге. По крайней мере, там будет куда бежать, если в том возникнет необходимость, хотя она искренне надеялась, что не возникнет, поскольку беготней уже насытилась по горло, на всю оставшуюся жизнь, решив для себя: она не из любителей бега. Она из любителей спокойно-сидеть-за-столом-с-чаем-и-тортиком.

Хорошо, конечно, знать, что ты за человек, размышляла она, огибая тележку и выходя на дорогу. Это помогает избежать суеты и избавляет от попыток делать то, к чему у тебя изначально не лежит душа.

На ходу Элизабет повторяла про себя: «Вы меня не видите, вы меня не замечаете, тут ничего нет, кроме пустого воздуха». И похоже, это работало. Никто из находившихся на площади, кажется, не видел ее.

– Будь осторожна, – шептал мышонок. – Будь очень осторожна.

Элизабет молчала, потому что это могло привлечь к ней внимание, ведь тот, кто услышал бы ее голос, мог заметить и ее саму. Но то, что мышь продолжала поучать ее и говорила какие-то и без того понятные банальности, весьма раздражало. И девочка подозревала: говорит зверек только потому, что знает – сейчас Элизабет точно не ответит.

Двое мужчин со смехом и криками вдруг отделились от толпы. Краем глаза Элизабет наблюдала, как они идут, пошатываясь и поддерживая друг друга.

«Очевидно, переборщили со спиртным», – с отвращением подумала она. Элизабет не вполне понимала, что такое «спиртное», но знала: от него люди дурно пахнут и совершают порой дурные поступки.

Как-то раз Элизабет услышала, как одна из судомоек, Фиона, рассказывает о «своем Берте» и о том, что он делает, когда выпивает слишком много спиртного. Берт был одним из мальчиков-подручных конюха – ну, на самом-то деле, конечно, мужчиной, но подручных конюха всегда называют мальчиками. Элизабет тогда прошмыгнула в кухню, чтобы попробовать выпросить лишнюю порцию взбитых сливок. Она пришла, когда Фиона и Кухарка сидели за большим столом, на котором Кухарка готовила пирожки и пирожные. Фиона плакала, и под глазом у нее был большущий черный синяк, а Кухарка держала ее за руку и утешала. Элизабет решила, что сейчас неподходящее время для выпрашивания запретных лакомств, и тихонько удалилась, пока никто из женщин ее не заметил.

Двое пьяных мужчин двигались неровной походкой, зигзагами, и Элизабет стоило немалого труда избегать их. Каждый раз, когда ей казалось, что она уже разминулась с ними, они вновь появлялись рядом, кренясь то в одну сторону, то в другую. Бежать ей не хотелось – и потому, что она, как уже решила, не была бегуньей, и потому, что каблуки ее туфелек наделали бы слишком много шума, – а она пыталась сочетать быструю ходьбу с тишиной.

Один из мужчин, дико жестикулируя, вскинул руку, и кончики его пальцев задели ленту, вплетенную в ее волосы.

Элизабет, не сдержавшись, охнула и тут же подумала: «Ты не видишь меня, не видишь, не видишь, тут ничего нет, только твое воображение».

Опешивший мужчина остановился, так что Элизабет поспешила вперед; она услышала, как пьяный сказал своему приятелю:

– Мне вдруг показалось, что я до чего-то дотронулся. Вроде как до волос девчонки.

И его друг ответил:

– Не принимай желаемое за действительное, Эд.

– Но я ее и слышал, – запротестовал Эд. – Она вроде как вскрикнула.

Элизабет не стала задерживаться, чтобы дослушать беседу. Важнее всего сейчас было убраться подальше.