– Да куда угодно.

– Не могу. – Воха зачерпнул ковшиком воды, хлебанул. Смачно крякнул, вытер губы рукавом рубахи. – На кого я баньку брошу? Моя она. Да и идти особо-то не куда. Разве что к Минькиной тётке в Приболотье. – Воха поскрёб шею, призадумался и выдохнул. – Не пойдёт Минька. Хозяйство оставить не на кого.

– Вот и оставайтесь, может что-то и высидите? Банька у тебя хорошая, славная банька. Будешь и дальше, своих и пришлых парить, патроны горстями загребать. Разбогатеешь.

– Ой, не знаю, не знаю. Как бы бедой нам это богатство не вылилось? – Глядя на повидавшее виды ведро, с тревогой в голосе поведал банщик. – Сердцем чую, добром это не закончится. Но как своей бабе разъяснить? Она от этих патронов да консервов, совсем умом тронулась. Шутка ли, за последние дни столько заработали. На год, а то и на все два безбедной жизни хватит.

– Ответь мне Воха? Как считаешь, покойникам нужны консервы и патроны?

– Ты чего? Тьфу на тебя. – Воха вскочил. – Правду говорят, Тихий у вас мозги сушит. Да кто на такое отважится? Мы чай не в болотах, не в лесу. Порядки у нас другие.

– Растапливай баньку.

– Чего? – Воха захлопал глазами.

– Велели помыть?

– Ага. Велели. – Воха закивал.

– Начинай. Да скажи Миньке, пусть Гуньку кличет, на стол накрывает. Сколько тебе за мою помывку да кормёжку патронов отвалили?

– Ничего не дали. – Воха пожевал губу. – Пообещали – сотню не меньше.

– Подорожала банька. – Я повернулся, хлопнул рукой по чёрным брёвнам сруба. – Долг не позабыл списать? Что же ты Воха честных людей в должники зачисляешь?

– Так я не знал. – Банщик виновато опустил голову и проворчал. – Нет долга. Списал всё подчистую.

– Ступай, готовь баньку. Рассола принеси, башка раскалывается.

Мыться совсем не хочется, вернулось похмелье. В голове гудит, спину ломает, кости выкручивает. Во рту неприятный привкус вчерашнего, нет, сегодняшнего веселья. Прилёг я на лавку у баньки и задремал. Наверное, так бы и проспал до самого вечера. Не дали, пришёл Гунька. Я успел пожалеть, что велел позвать приятеля. Шумный он.

Уговорил меня Гунька попарится. Сказал – это поможет, и оказался прав. Спирающий дух пар, веники и умение Вохи хлестать без устали прогнали похмелье. Ломал меня банщик своими ручищами, охаживал вениками. Думал помру. Не дали, окатили холодной водой и выволокли из баньки, усадили на лавку, напоили рассолом. Полегчало, голова прояснилась. Набравшись наглости и помня щедрость пришлых, попросил Миньку сбегать в лавку Гундосого. Принесла хозяйка чистое бельё мне и приятелю.

Оделись во всё новое, сели к столу, там же у баньки. Минька накрыла стол. Посмотрели мы на закуски и переглянулись. Два пересушенных куска вяленого мяса, пяток клубней белой сомнительного вида, бочонок пасты. Из выпивки, два недолитых кувшина кислой.

– Вот те на? – Вымолвил Гринька, искоса поглядывает на Миньку. – И как это всё понимать?

– А как хочешь так и понимай. – Грубо ответила Минька, упёрла руки в бока встала стеной по ту сторону стола

– Ты чего? – Гунька глядит на Миньку, та на него. – Тебе что было велено? А ты что притащила?

– А что нашла, то и притащила.

– Где нашла, на помойке? – Гунька ткнул пальцем в клубень белой. Ковырнул ногтем кусок почерневшего, не первой свежести мяса. – Тащи жаренное с пылу с жару.

– А кто заплатит? – Хозяйка вытерла руки о свежий фартук и подалась вперёд. – Цены нынче взвинтили, колечки да серьги просят. У меня нет. Сам сходи и обменяй, я приготовлю.

– Не желаю с тобою говорить. Зови Воху. – Строго заявил Гунька и ещё строже добавил. – Клич хозяина.

– А нет его. Ушёл.

– Куда? – Гунька скривил кислую рожицу.