– Как прикажите. – Гундосый с ловкостью картёжного шулера смахнул патроны в карман грязного фартука и тут же удалился, прихватил пустой кувшин и холодное мясо.

– Послушай Бродяга. – В пол голоса заговорил Михалыч. Нет колючего взгляда, а вот грусть и печаль появились. Осунулся он, помрачнел. – Помоги, в долгу не останусь. Отведи на болото.

– Места там гиблые. – Хлебнул кислой, гляжу на Михалыча. Как-то резко он поник. От былой бравады пропал и след, взгляд затуманился как у пьяного.

– Ты только скажи, что нужно? Всё отдам. – Пообещал Михалыч. – Вытащи нас отсюда.

– Нас? – Такая новость удивила, но я не подал вида, попиваю из кувшина. Кислая высшего качества, совсем не горчит, пахнет травами. С чего вдруг Гундосый так старается? С какого перепугу ставит на стол своё лучшее пойло? Наверняка что-то задумал шельмец.

– По рукам? – Крепкая ладонь потянулась в мою сторону.

– Извини. Не пойду на болото, и ты не ходи. Гадкие там места, смрад, топи, омуты. – Без нажима, но строго пояснил

я. – На болоте и одному опасно, а толпой так и подавно, верная смерть.

– Да какая толпа? Трое нас.

– Четверо. – Вставил Гунька. – Я тоже пойду. Надоело в Бочке штаны протирать.

– Вот и уговори своего дружка. За мной не заржавеет. – Михалыч глядит на Гуньку с большой надеждой. Вернулся колючий, строгий взгляд. – Я тебе автомат подгоню. Новенький, ещё в смазке.

– Автомат? – Гунька как жевал, так и замер с открытым ртом.

– Робу армейскую, три пачки патронов. – Перечисляет Михалыч, загибает пальцы на руке. – Хавчик, выпивка в дороге всё за мой счёт. Выгорит дельце, получишь берцаки и разгрузку. Ничего не пожалею. Дело то плёвое. Уговори товарища.

– Плёвое говоришь? – Я улыбнулся. Прав Коротун, не здешние они. Не знают наши края, совсем не знают.

– Вот, всё как Вы и велели. – Уж как-то скоро вернулся Гундосый. Стоит возле Михалыча, улыбка до ушей. Лебезит гад, угодить старается. – Мясо с пылу с жару. – Распинается Гундосый. – Кислую, Тимка принесёт. Специально для Вас, новую бочку откупорил. Для хороших людей ничего не жалко. Всё самое лучшее, пейте, кушайте на здоровье.

– Ступай. – Тихо бросил Михалыч. Но Гундосый не торопится, смахивает полотенцем со стола крошки, вытирает капли кислой, показывает своё внимание и усердие. Михалычу это сильно не нравилось, потёр он ладони, пожевал губу и рявкнул. – Проваливай! Уши развесил. Любопытный?

– Совсем нет. – В одно мгновение Гундосый поменялся в лице. Пропала подхалимская улыбка, на лбу и щеках проступил пот. – Ухожу, меня уже нет. Понадоблюсь, только скажите.

– Плохо слышишь? – Процедил сквозь зубы Михалыч и стукнул кулаком по столу. – Пошёл вон!

– Не извольте волноваться. Исчезаю. – Хозяин лавки нервно сглотнул и заспешил с глаз долой.

Михалыч, проводил его суровым взглядом до самых дверей кухни. Зыркнул на нас с Гунькой, открыл рот, хотел что-то сказать. Послышался скрип дверных петель и Михалыч резко повернулся. Семейство Печуков спешит уйти из питейной лавки. Первыми вышли детишки, последним хозяин семейства. Дверь затворилась, и мы провалились в неприличную для этого места тишину.

На большой разделочной доске едва помещается кусок ароматного мяса с прожаренной до черноты корочкой. Жир растёкся по столу, блестит в свете масляных ламп, к потолку поднимается ароматный парок. Я отрезал кусок пожирней и вцепился в него зубами. Хорошее мясо, мягкое, во рту тает.

Не успел доесть как послышались шаркающие шаги. В нашу сторону идёт мальчонка лет десяти в грязном фартуке. Громко пыхтит, прижимает к себе три кувшина кислой. Гунька вышел ему на встречу, забрал большую часть, один кувшин пацан не отдал. Подошёл к Михалычу поставил перед ним.