На рыбную сушилку над сараями присела пара чаек.

– Он здесь, чтобы найти датчанина, который жил на маяке.

Юханнес снова бросает на меня взгляд, а затем качает головой и выбрасывает требуху в море, а одна из чаек взлетает с сушилки и пикирует в нашем направлении.

– Датчанин мёртв.

– Да, но… – начинает Харви, но Юханнес перебивает его, бросив выпотрошенную треску в контейнер и вытащив себе новую.

– Ты же знаешь… – Юханнес сжимает губы, как будто кусая внутреннюю поверхность щёк, – в это время года Драугр сплавляется на самых гребнях волн. Грядут шторма, – он ножом вспарывает рыбий живот, вытаскивает содержимое и бросает требуху в море. – Так что следи за своим южанином. Ты же помнишь, что случилось с русским траулером в прошлый раз, когда была непогода.

– Он не южанин, – слегка посмеиваясь, отвечает Харви, – он исландец.

– Вот как, – Юханнес достаёт из лодки новый контейнер с рыбой и ставит его на гальку между нами, – а что, есть разница?

Он садится на колени и продолжает потрошить улов, а мы возвращаемся к сараям.

– Кто такой Драугр? – спрашиваю я, пока мы с Харви на пути к маяку рассекаем волны на его лодке. В последние минуты снова поднялся ветер, и я хватаюсь за веревку, чтобы удержаться на месте.

– Ты разве не слышал о духе, который плавает на половине лодки в рыбацком кожаном костюме? Его появление предвещает смерть.

– Похоже, он отличный парень, – отвечаю я и натягиваю шапку на лоб, – легкомысленный старший брат Юханнеса, наверное?

– Океан даёт, океан и забирает. Здесь у нас старые поверья хранятся бережно, когда бушуют шторма. Наш мир полон тайн, Торкильд Аске. Особенно здесь, на севере. У вас в Исландии разве не ходят такие легенды?

– Ну конечно, ходят.

Он сбавляет ход и оборачивает ко мне:

– Ты веришь в духов, Торкильд?

– В духов?

– Призраки, души умерших, которые бродят по Земле, и все такое?

– Я… – начинаю я, но не договариваю. На мгновение я замираю, прислушиваясь к ощущению порывов холодного ветра на моём лице.

– Помню, когда я был маленьким, – Харви останавливает лодку, чтобы та качалась в такт неспокойному морю, – из леса вокруг нашего домика в Миннесоте доносился детский плач. Он приходил зимой, когда замерзали болота и озёра. Горькие всхлипы отдавались эхом между стволами деревьев, когда морозный туман опускался над лесом. Волосы дыбом вставали, скажу я тебе.

– Да уж, – бормочу я, судорожно обводя взглядом тёмную гладь воды.

– Потом несколько мелких озёр осушили, чтобы построить коттеджный посёлок. Копатели нашли скелет ребёнка в одном из водоёмов, который, по их мнению, пролежал там более ста лет. После этого в лесу стало тихо. Что ты об этом скажешь?

– Не знаю, – я поднимаю взгляд к небу, по которому из-за горизонта выплывают тёмные тучи. Перед нами стоит маяк и пара домов на острове. Я замечаю статую на возвышении: четырёхугольник с кругом на верхушке; её поставили на самое остриё одной из скал. На четырёхугольник кто-то повесил рыболовные сети, и они слегка колышатся на поднимающемся ветру.

– Вдова, – констатирует Харви и снова заводит лодку. Он берёт курс к причалу, наконец выплывшему из серого тумана, – произведение из серии работ современного искусства, которой местные власти наводнили город и нашу деревню пару лет назад. Одним летом сюда приехал француз и поставил туда фигуру, а потом уехал.

– Ты часто там бываешь?

– Нет, там ведь ещё с восьмидесятых пусто. Я пару раз заглядывал туда, когда там поселился датчанин, вот и всё.

– И как он тебе?

– Способный столяр, – отвечает Харви. – Когда мы встретились в первый раз, я возвращался домой с фермы. Я увидел, как он из последних сил перетаскивает на спине эти чёртовы окна, от волнореза к главному зданию, одно за другим. Тройная оправа, морозостойкая прокладка и бог знает что ещё. Чертовски тяжёлые. Стоили, наверное, целое состояние. Я помог ему поставить их в баре. Fantastic