И ткётся пряжа мыслей паутиной по углам замкнутого пространства трёхмерного человеческого мирка, где рвут её вихри аффективных движений бесконтрольной материи.

И пыль времён хоронит обрывки узоров. Время всё тащит за собой. Когда-нибудь люди и тараканов победят.

А пока из человека, сидящего в кресле, мысли лениво текли в никуда – их удержать человек не пытался, знал, что они всё равно бы ушли – только оставили б в слабеньком мозге тысячи зон возбуждённой коры – а в них народились бы новые мысли, своими углами царапали б мозг – и мозг, рефлексируя, всё уплотнялся б, свивая извилины в тесный клубок, – в итоге всё это могло привести бы к прощанию с креслом и массе хлопот.

Да, взаимоотношения человека, кресла и мыслительных процессов гармоничны и покойны:

Фьють-фью-ю-фьють-фью-ю-фьють-фью-ю-фьють,

Фьють-фью-ю-фьють-фью-ю-фьють-фью-ю-фьютик.

И не следовало креслодаву ящик стола выдвигать.

Сделал-то он это без всякой необходимости. Чтобы руки занять. И увидел вылупленца единственного не съеденного буфетскими прусаками яйца изгнанных чёрных тараканов. «Чёрный таракан!!!» Ослабил галстук и бросился ловить его, но не поймал. Расстроился, хотя и не знал, необходимо ли было таракана выловить и убить, или это значения уже не имело.

А этот бросок хищника – что это? Рефлекс запечного детства, или включилась одна из примитивнейших программ инстинктивного поведения? В любом случае – раб ситуации, легко скувыркнувшийся на упрощённый уровень одноэтапного мышления.

А чёрный таракан – что тут такого? Ерунда, бессмыслица, нелепица! Как сказал бы поэт, бывший юный барабанщик, «тьфу-тьфу, тьфу-тьфу-тьфу». Вот если бы жук-часовщик бил головой по деревянным стенкам своих ходов – верная примета.

И все-таки хозяин кабинета и его потрохов, как шарик на резинке, задёргался на невидимом отростке шкафчика с бронзовой ручкой коньячного цвета. Наконец ручка зацепилась за его пальцы, дверца открылась, стограммовый бокальчик наполнился золотистой жидкостью, а молекулы виноградного спирта засуетились на уровне серебряной каёмки… Последние несколько сотен их вырвались в кубический объём помещения, когда кабинетчик, удовлетворённый прохождением коньяка по пищеводу, крякнул, заглушая телефонный звонок. Выходной день. Можно сидеть, слушать попискивание телефона… И не снять трубку. Звоните, мол, в понедельник, в течение дня. То же, что валерьянка для кошки, дубовый сок для жука-оленя, а экссудат жука ломехузы для муравья, алкоголь – для человека.

Звонила Виолетта Савалеева, секретарь собеса, одинокая женщина. Звонила с тем же упорством, с каким уже три года она, с первых дней после приезда включившись в факультативную половую жизнь местного поднебесья, готовила систему связей для будущей деятельности своего любовника, осуждённого во времена андроповщины афериста Вовчика Курки.

– Вас-силий Вас-силич, мне необходимо срочно встретиться с вами, – пропела она доверительно-таинственным голосом. – К сожалению, ни слова не могу сказать по телефону. Но это очень, очень и очень важно. И больше – для вас. Я вчера вам домой звонила. Даже. Даже – домой!

Но именно сегодня Василий Васильевич и не мог слышать слова «вчера», ассоциировавшегося у него с конкретным промежутком времени, часть которого он прожил так, что при малейшей проекции его на день сегодняшний Василия Васильевича начинали мучить тяжёлые переживания, называемые угрызениями совести.

Вчера он потерпел – не впервые – поражение в борьбе с плотью, «гнусною», «мерзкою», «всезлою», «сквернавою», как называл её когда-то сравнительно далёкий предок его крепостной Любимко Обабуров. Вчера богатство его природной сущности в грубо-естественной форме попёрло наружу и едва не привело к кровавому конфликту на почве полового соперничества. И это – в ресторане, набитом самцами, намагниченными близостью стремящихся из одежонок вон женских телес.