Вспыльчивостью она пошла вся в отца и не смогла бы стерпеть такой жёсткий тон, да ещё спросонок и на нервах перед первым сентября, – но недавно он подарил ей мобильник. Мобильник! В этом-то убогом районе! Здесь телефон был только у каждого третьего, да и то из более-менее благополучных семей. Но, так или иначе, Лев – отец Северинки – откуда-то его достал. Она понимала, что он не мог его купить или выпросить у своих собутыльников, но ей было наплевать: теперь она будто приобрела статус. Одноклассники в край уже её достали шуточками про бедность, ну теперь посмотрим, как у них челюсти отвиснут.

Несмотря на добрый жест, сильней любить отца она не стала. Возможно, было бы лучше, если б он пришёл не вдрызг пьяный и не швырнул бы, как подачку, пакет на кровать: «На! И не смей больше никогда говорить, что я плохой отец, поняла?»

Но всё сгладил дарёный конь – он был хорош!

Телефон стал её вторым другом и заменил ей маленький телевизор, от которого не было толку. Ведь если отец пил (а пил он без перерыва), то буйствовал, и Северина увеличивала громкость, чтоб не слышать его ругани с приятелями, но в таком случае Лев орал ещё сильней и колотил в двери, пока дочь не выключала звук. Новый закадыка-телефон наоборот: к ней вообще не придирался, не напивался до чёртиков, прося тазик; не бил посуду со злости, не рвал её плакаты, если она спрашивала, куда делся чайник после проигрыша отца в карты. Когда становилось грустно, он вовремя включал подходящую музыку. А когда зелёный змий посещал Льва особенно крепко, она запиралась в комнате, надевала наушники и делала, как могла, уроки, а потом, боясь лишний раз высунуться в туалет, залипала в игры. А по ночам, когда отец вырубался от изнеможения, она наслаждалась тишиной и читала что-нибудь лёгкое, без излишней реалистичности.

Может, поэтому она и дорожила телефоном, сдувала с него пылинки и постоянно проверяла, всё ли с ним в порядке. Если бы ей было не тринадцать и вместо кармана она носила бы его в коляске, то каждый импозантный кавалер мог бы гордо сказать: «Вы, Северина Лисо́вска, замечательная мать!» А потом бы подносил ей каталог с другими моделями телефонов и интересовался: «Не хотите ли стань многодетной?»

У подъезда она глубоко вздохнула и, намертво вцепившись в лямки рюкзака, потопала в школу.

Раньше Сева любила любоваться дорогой, которая начиналась маленьким мостиком над давно пересохшим ручьём, и была обсажена липами, рябинами и вязами. Едва с подружкой они успевали обсудить всё на свете, как тут из-за старой, засохшей с одной стороны ивы выползал облупившийся забор школы.

На крыльце уже собирались «сливки» класса. Каждая «сливка» сутулясь подходила к ступенькам, там на неё сверху взирали ранее пришедшие, кивали, будто приглашая подойти, и тогда «сливка» выпрямлялась, становилась похожей на уверенное в себе молоко и вливалась «в общий стакан».

Не сутулился лишь один из них. Он, наоборот, всегда стоял нарочито прямо, расправив плечи и засунув руки в карманы джинсов; только большие пальцы оставались на виду, стуча по толстому ремню из кожи. Это был их вожак, – А́леш Ду́бек.

Это имя занозой сидело в ухе Северинки. Если бы не его науськивания, считала она, то ссоры и стычки в классе давно бы сдулись и все жили мирно. А с тех пор, как Алеш ещё сошёлся с Каей – местной надутой задавакой, – то стал бесить Севу в сто раз больше, ведь беспрекословно выполнял её прихоти. А прихоти у неё были всегда одинаковые – унизить каждую девчонку вокруг, чтобы оставаться на высоте.

Это Кая подслушала разговор подруг, где Рина рассказывала, что в детстве, в Польше, когда они с татом ещё не переехали, у неё было много друзей и ей очень нравилось её дворовое прозвище Лиса. Ну, из-за фамилии Лисовска, естественно. И потому именно мерзкая Кая, была уверена Сева, дала ей здешнее прозвище Лисий хвост, когда Лисовска пришла в школу с волосами, собранными сзади в пучок.