— Какого черта это значит? — спросил гений. — Зачем она здесь?

— Теперь я ваша подстилка, мистер Маккамон. Да здравствует искусство!

Маккамон наградил меня тяжелым взглядом. Эйзенхауэр протянул художнику контракт с моей подписью. Маккамон не шевельнулся.

— Я спрашиваю, какого черта это значит? — повторил он, глядя на Эйзенхауэра. — Ты должен был отдать ей картину, а не приводить ее сюда.

— Так может, я пойду? — встряла я. — А вы как-нибудь сами договоритесь со своим агентом?

Не сдвигаясь с места, Эйзенхауэр ткнул кончиком трости распахнутую позади нас и та закрылась. Маккамон побагровел.

— Она подписала контракт, Роберт, — спокойно произнес Эйзенхауэр. — И останется здесь.

— Она не готова к этой работе! — громыхнул Маккамон.

— Черт возьми, вообще-то я здесь! — взвилась я. — Как минимум, это не вежливо с вашей стороны, мистер гениальный художник.

— Видишь?! — взорвался Маккамон, словно моя реплика была лучшим подтверждением его слов.

Слепой агент качнул головой. Я не сдержалась и хихикнула.

Маккамон всплеснул руками, выдернул у Эйзенхауэра бумагу и стал рвать ее на мелкие кусочки.

— Нет больше контракта, — процедил он. — Вы мне здесь не нужны, мисс Стоун. Уходите!

Бумага осыпалась белыми конфетти к его ногам.

— Это дубликат, — сказал спокойный, как удав, Эйзенхауэр. — И мисс Стоун останется здесь. А ты будешь писать. И не ту мазню, которой полно в твоей кладовой. А настоящее искусство, потому что именно она вдохновляет тебя на это.

— Ничего не выйдет, — покачал головой Маккамон.

— Разве, Роберт? Все эти годы после той женщины ты создавал лишь пустышки. Сам знаешь. И сейчас ты ничего не теряешь. Не выйдет, тогда и распрощаемся, а мисс Стоун получит свою картину.

— И заверение о том, что у вас нет никаких ко мне претензий, — напомнила я.

Маккамон сверкнул глазами.

— Вот как ты это сделал? Пригрозил судом за клевету?

— Не стоит благодарности, — сказал Эйзенхауэр.

Развернулся и, постукивая тростью перед собой, двинулся к входной двери.

— Прощайте, мисс Стоун. Роберт, — бросил он, не оборачиваясь, и вышел из квартиры.

Мы остались одни. Свет горел только на втором этаже, а холл оставался погруженным в полумрак. Я зачаровано смотрела на полуобнаженного мужчину, а вокруг сверкал начищенный до блеска и скользкий как ледовый каток белый мраморный пол.

— Зачем вам такое тело, Маккамон, а? — прошептала я. — Ну где справедливость?

— Физические упражнения позволяют сохранять трезвость ума. Вам бы тоже не помешало.

Я вспыхнула.

— Да как вы смеете! Я в отличной форме!

— О господи! Я не о спорте! Вам бы не помешало сохранять трезвость, мисс Стоун! Эйзенхауэр обвел вас вокруг пальца и не заставил подписать эту кабалу! А вы? Просто налакались шампанского на выставке!

— Да пошел ты к черту, Роберт! Я не виновата, что ты недостаточно талантлив, чтобы радовать своего агента шедеврами, и поэтому он должен идти на такие ухищрения!

— Недостаточно талантлив?!

— А разве талантливые люди трахают женщин ради вдохновения?!

Когда это я оказалась так близко к нему? Приходилось задирать голову, чтобы смотреть на него. И все равно я делала это снизу вверх. Я была ему по плечо.

Так, Денни, запрещено рассматривать его бицепсы и пресс! И тем более не опускать взгляд ниже. Смотреть только в обжигающие яростью глаза. С гордо поднятой головой.

— Я никого не трахаю, — процедил он. — И это вы говорите о таланте? Посредственная журналистка, чью статью даже не напечатали!

— Зато я занималась сексом на протяжении целых ста дней, а вы, мистер Маккамон? Когда вы спали с женщиной по-настоящему?

Не удержалась, ткнула пальцем его голую грудь. Он вздрогнул и процедил: