Так они прошли метров тридцать, когда один из аборигенов, тот, у кого на правой стороне груди висел какой-то значок, отдал короткую команду, и двое из солдат в одно мгновение заломили землянину руки за спину, защелкнули наручники. От резкой боли в руке Вадим вскрикнул, но солдаты не обратили на это внимания. Быстро, но тщательно обыскали, вытащили аптечку, индикатор, аварийный запас и излучатель. Командир торопливо засунул отобранные предметы в нагрудные карманы, и маленький отряд спешно пошел вниз по ущелью, тревожно оглядываясь назад. Вадим тоже попытался оглянуться, узнать, что же так испугало конвоиров, но его больно ткнули в спину тонким стволом, и он лишь успел заметить что-то светящееся розовым светом около дома, в котором заночевал. А группа почти бежала, и никто уже не оглядывался.

Минут через сорок порядком измотавшись, они вышли на узкое, плохо укатанное, шоссе. Дорожное полотно было все в ямах, рытвинах, вероятно давно не ремонтировалось, и выглядело заброшенным. Невдалеке на обочине стояла приземистая пятнисто окрашенная машина. Тяжело дышащие солдаты подвели Вадима к ней, и присели на землю рядом, подняли защитные забрала. Землянин обрадовался: на него смотрели обычные человеческие лица, и когда солдаты стали в полголоса переговариваться, то его не очень-то удивило, что он понимает их речь. На таком языке на земле говорили и сейчас. Конечно, отличия есть, но это был, несомненно, земной язык; и перед ним находились обычные люди. Это вселяло надежду и несколько успокоило землянина. Тревожило другое, – он лишился излучателя и аптечки. Хотя мощнейшее оружие и было настроено только на него, и воспользоваться им мог только он, все же лучше было бы его уничтожить, в крайнем случае, разрядить, как этого требовала инструкция.

Командир тем временем знаком приказал солдатам оставаться на местах, то есть караулить пленника, а сам залез в кабину машины. Снял шлем, нацепил на голову громоздкие наушники, взял в руки микрофон. Долго и нудно повторял позывные, но передатчик молчал, связи не было, правда, по выражению лиц солдат, Вадим понял, что это их вполне устраивало. Они заметно повеселели, улыбались и перешептывались, продолжая, однако, держать под контролем своего пленника. Раздраженный командир спрыгнул на землю. Водрузил на голову шлем и задумчиво смотрел на Вадима. Этот взгляд не понравился землянину, чем-то мертвенным повеяло от этих серых застывших глаз, и от пальцев руки, которые ритмично щелкали застежкой кобуры пистолета, висевшей на поясе. Размышления офицера заняли некоторое время, потом приняв решение, он привычно поправил поднятое забрало на шлеме и приказал:

– Грузится! Живо! С задержанного глаз не спускать! – поднес бинокль к глазам и долго осматривал верховье ущелья, откуда они только что пришли. Солдаты тем временем бесцеремонно затолкали Вадима в кузов, под натянутый пятнистый тент, и залезли сами. Хлопнула дверца, двигатель загудел монотонно и мощно, машина резко дернулась, колеса заскрипели щебнем. Из кабины донесся раздраженный голос командира:

– Сколько раз напоминать, что б так не трогался! Сколько раз!

– Да ладно, знаю! Дорога-то, какая! – оправдывался негромко водитель.

– Вот доложу капитану, узнаешь! – стращал командир.

– Да ладно, капрал, подумаешь, дернул разок! Дорога-то, какая! Лучше угости сигаретой. Душа истомилась…

Машина снова дернулась и медленно покатилась по разбитому шоссе. Ее бросало из стороны в сторону. Она ревела двигателем, визжала тормозами и тогда Вадим, у которого руки были скованны за спиной, летел к кабине, натыкался на солдат, а те равнодушно, словно это был какой-то мешок, отталкивали его ботинками на жесткой рубчатой подошве, и он опять летел в конец кузова. К счастью минут через двадцать его мучения кончились. Грузовик остановился. Хлопнула дверца, и донесся бодрый голос капрала: