Меня все еще коробило от Аськиных подозрений, поэтому я продолжала оправдываться, на что она досадливо отмахивалась.

Все же я выяснила, каким образом Аська узнала о моих похождениях. Миша позвонил из моей квартиры маме, предупредил, что переночует у приятеля. Через полчаса маме зачем-то понадобилось его искать, и она начала обзванивать всех подряд его знакомых: Женю, Лену, Асю – Миши нигде не было. Мама запаниковала, и это ее паническое состояние передалось и тем участникам вечеринки, кому она только что звонила и пристрастно расспрашивала. По крайней мере, Женя, Лена и Аська перезвонили друг другу, припоминая подробности прошедшего вечера. Наконец Женя вспомнил, что Мишка убежал «как ошпаренный» вслед за «той девчонкой, которую привела Айседора Дункан». Сопоставив факты, они сделали вывод, что «приятель», у которого собирался заночевать Фальк, есть никто иной, как «кнопка» Лидочка.

После этого умозаключения, Мишина мама была поставлена в известность, где вероятнее всего находится ее сын. Она пришла в ужас после того, как ей сказали, что эту Лидочку большинство видит в первый раз в жизни и вообще не известно, кто она и откуда. Мама выпытывала у Аськи мой адрес, наверное, для того, чтобы нагрянуть и вытащить сыночка из засасывающего его болота, но по счастью Аське он был неизвестен. После этого мамочка успокоилась, по крайней мере, больше не порывалась никуда ехать и никого спасать, но могу себе представить, как она утром встретила Мишу и что ему наговорила.

На свидание я решила не идти. Пусть я кнопка Лида, пусть я не соперница для какой-то Лены, пусть. Что ж, милая Лена, я подарю тебе твоего Мишу, с которым ты дружишь с 8 класса. Правильно говорят: нужны деньги – займи у нищего.

Я промаялась до конца недели, и с каждым днем все сильнее и сильнее мое сердце наполняла горечь. Привкус горечи был во всем: в незначительных жестах и разговорах, в мелких житейских событиях, в моих стабильных успехах в учебе. Даже Ленинград перестал радовать. Я бродила по слякотным улицам короткими декабрьскими деньками и было отрадно от того, что можно молчать часами, можно ни о чем не думать, ожидая, когда затянется душевная рана.

А рана была, душевное равновесие нарушилось, и причиной тому не Лена, а чувство какой-то приниженности, второсортности, не покидавшее меня ни на секунду. Мне казалось, что Михаил хотел посмеяться надо мной, в сознании даже всплывало словечко «использовать» и было гадно от того, что встречаясь с девушкой, он назначает свидание еще одной – от этого облик Михаила немного померк, а разочарованность в парне, на первый взгляд показавшимся таким приятным, еще более нарушала душевное равновесие.

Я не пошла на свидание, и приняла решение выбросить его из головы и не поддалась на Аськины уговоры праздновать новый год в знакомой компании. Идти туда было неразумно после того, что я узнала.

Горечь не оставляла меня, и как-то раз в один из таких серых дней я пришла к Оле Самановой. Шла зачетная неделя, и Ольга валялась на тахте, со всех сторон окруженная книгами и конспектами. Мы попили чай, болтая о разных пустяках, а я так и не решилась рассказать о своих проблемах.

– Приходи к нам на новый год, – неожиданно предложила Оля.

– Спасибо, если тетушка будет в поездке, то приду обязательно.

– Что-то ты невеселая в последнее время. Случилось что-нибудь?

Я натянуто улыбнулась:

– Не знаю, Оль, что и сказать. Вроде бы и не случилось ничего, а настроение паршивое.

– Короче, русская хандра…

– Вот именно.

– Ты, что, экзаменов боишься? Брось, Лида, от кого другого, а от тебя я не ожидала. Ты и так все знаешь.