– За предложение спасибо, – сказал Дэвид. – Если бы я мог снова начать писать, ухватился бы за этот случай. Но я не могу.

– Это еще почему?

Дэвид встал.

– Пойдем в кабинет, налью тебе выпить.

Дэвид жил в просторном загородном доме с высокими потолками, построенном акронским гомеопатом в 1954 году. Архитектор определенно стремился потрафить своеобразному художественному вкусу доктора-холостяка – получился модернизм, но с отчетливой примесью сельской эстетики. Сегодня декоративные камни по обе стороны камина служили пересеченной местностью, по которой отряд пластмассовых солдат шел в наступление на кухню. Стены идущего от гостиной длинного коридора были оклеены обоями «под рогожку», приятными на ощупь, но изрядно полысевшими внизу, где о них терлась кошка предыдущих жильцов. Дэвид и Пол тихо прошли мимо комнаты Таннера. Мальчик лежал на животе, подогнув колени и выставив вверх попку, – он всегда спал только в этой позе – и сладко сопел. В конце коридора дубовые двери выходили в так называемое восточное крыло, где располагались две комнаты, разделенные широким порогом. Здесь Дэвид оборудовал себе рабочий кабинет. Полки ломились от книг, уставленных аж в три ряда и поддерживаемых фигурками персонажей «Звездных войн»; в частности, Хан Соло предохранял от падения зачитанный том «Дублинцев». В барном шкафчике стояли «Дьюарс», джин и подарок Пола – почти пустая бутылка «Джеймесона». В центре кабинета возвышался игровой автомат «Трон», увы, неисправный – лазерные машины не поддавались управлению, а на уровне с танками зловредный механизм убивал тебя, куда бы ты ни поворачивал. Дальний угол восточного крыла занимал письменный стол Дэвида – это чудище он купил на распродаже через неделю после того, как «Нью-Йорк таймс» включила его «Протеже серийного убийцы» в список пятнадцати лучших книг года. Предположительно стол когда-то принадлежал капитану знаменитого сухогруза «Эдмунд Фицджеральд». Дэвид даже подумывал, что стол проклят. «Эдмунд Фицджеральд» лежит на дне озера. Жена умерла. И с того момента, как пятеро грузчиков приволокли эту махину в дом, он не написал ни единой страницы. Над столом нависала голова бурого медведя – диковина досталась ему вместе с домом.

Дэвид открыл бар, нашарил на верхней полке стакан и поставил его перед издателем. В стакан отправились остатки «Джеймесона».

– А себе? – спросил Пол.

– Если буду пить, угроблю организм, – сказал Дэвид. – Я принимаю уже сто двадцать миллиграммов ривертина в день. Врачи говорят, с алкоголем это сочетать нельзя, вообще ни в каких дозах – печень моментально отправится к чертям. Офигенный побочный эффект, да?

Пол прищурился, глядя на стакан с виски.

– Я понял одну вещь. Меня побуждала писать моя тревога. Моя паранойя, если хочешь. А сейчас я не тревожусь уже ни о чем. – Дэвид покачал головой. – Я пытался писать. Выходит барахло. Я не смогу придумать приличную метафору, даже если мне пистолет к голове приставят. Это как… Не знаю… Как под местным наркозом. Больше нет приступов паники, нет ночных кошмаров. Но и сюжетов тоже нет. Просто не получается. Даже если бы я захотел слезть с ривертина, делать это нужно постепенно. Мой доктор предупредила – чтобы отвыкнуть от этого препарата, нужно несколько месяцев. Так что, если я говорю: «Не могу», это значит: не могу физически.

Пол опрокинул в себя виски.

– Херово, – сказал он.

– Угу!

Они помолчали. Через некоторое время послышался легкий скрип кровати под маленьким тельцем. Таннер тихо бормотал и хлюпал носом. Просыпался.

– Слушай, – сказал наконец Пол. – Всякое бывает…