И тогда он решил действовать не силой, а хитростью. Он взбил пушистую хозяйскую подушку, аккуратно расправил серо-голубое покрывало с блеклым рисунком и снова взгромоздился на кровать. Человек взял в руки книгу и стал делать вид, что читает. Муха тут же материализовалась в воздухе, демонстрируя абсолютную незащищенность и провоцируя человека на активные действия. Человек продолжал читать, не обращая никакого внимания на назойливое насекомое. Он был еще очень молод, но обладал уже одним очень важным качеством. Он умел ждать. Он знал, что наглая тварь рано или поздно зарвется. И скорее рано, чем поздно. И тогда нужно ударить. Можно даже не сильно. Главное – метко.

Муха, устав чертить в воздухе ромбы и демонстрировать свою беззащитность, уселась на крашеную железную спинку кровати. На ту, к которой вытянул свои ноги в черных дырявых носках человек. Муха побегала по спинке туда-сюда, никакой реакции. Тогда она слетела вниз и уселась на его черные штаны. Попрыгала по одной ноге, по другой и перебралась на подол его черной косоворотки, подпоясанной тонким кожаным ремешком. Человек лежал не шелохнувшись. Согнув в локтях руки, он держал перед собой большую толстую книгу в коричневом сафьяновом переплете. Золотыми тиснеными буквами на обложке было выведено латиницей и кириллицей: «Göte. Faust. Гете. Фауст. Для самостоятельного изучения немецкого языка».

Муха, вдруг испугавшись собственной смелости, резко взмыла в воздух, сделала пару нервных кругов над кроватью и, убедившись, что человек по-прежнему неподвижен, села на прежнее место. Человек спал, плотно закрыв глаза. Вконец осмелевшая муха веселыми перебежками двинулась в сторону лица, заросшего густой, черной, многодневной щетиной. Но тут она, видимо, вспомнила о собственной внешности и, удобно расположившись на груди спящего человека, принялась умываться и прихорашиваться.

Тут-то ее и настиг удар рухнувшей книги. Человек поднял книгу с груди, осмотрел то, что осталось от мухи, презрительно хмыкнул и, обернув пальцы краем хозяйского покрывала, одним решительным движением счистил со страницы останки зарвавшейся твари. На странице осталось большое кроваво-грязное пятно. Молодой человек, брезгливо поморщившись, аккуратно закрыл книгу и одним движением кисти отшвырнул ее от себя. Он не переносил вида крови. Даже мушиной. Тяжеленная книга плашмя шмякнулась на пол, произведя звук, похожий на выстрел.

Раздался деликатный стук, скорее напоминающий осторожное царапанье, дверь приоткрылась и в образовавшейся щели появилась голова хозяйки.

Рашиэ сакмэ, Сосо? – тонким испуганным голоском спросила она по-грузински.

Хвелапери ригзиа, – успокоил он ее и мановением пальцев правой руки приказал удалиться.

Голова мгновенно исчезла, и дверь, не произведя ни звука, аккуратно встала на место. Сосо встал с кровати, поднял с пола книгу и отнес ее на стол, после чего вернулся обратно и снова завалился на кровать, заложив руки за голову и скрестив ноги.

Слепая, бессильная ярость твердым комом застряла в горле, готовая вот-вот прорваться наружу потоком самых грязных ругательств. Хотелось вскочить, куда-то бежать, хватать людей за грудки и бешено трясти их, требуя выполнения желаемого, хотелось орать, пихаться и раздавать оплеухи направо и налево. Хотелось действовать. Сосо глубоко вздохнул, задержал дыхание… и продолжал неподвижно лежать на кровати. Ждать далее было невыносимо, но он знал, что сделал все необходимое. Больше и лучше него не сделал бы никто. И теперь оставалось только ждать. Ждать и думать. Думать и ждать. Либо его труды принесут свои плоды, либо он придумает новую комбинацию и тогда можно будет снова начать действовать. Хотя придумать что-либо лучше невозможно, ибо было предусмотрено все. Но… результата не последовало.