Мечислава подмывало спросить, о какой работе идет речь, но он лишь кивнул в ответ и ушел.

Когда решивший отдать долг за свое спасение юноша пересек границу, отделяющую Могильник от Приграничья, солнце пробивалось яркими лучами сквозь прореху в тяжелом слое облаков, заставляя обильно легший на пустыре снег переливаться всеми цветами радуги. Впрочем, солнце не доставляло Мечиславу той радости, которую доставляло другим и ему самому до того, как он задолжал Ведомиру. Дело здесь было не в самом долге, а во внутренних ощущениях юноши. Его душа словно забыла, что такое радость. Все, что сейчас чувствовал воин – снежинки, то и дело залетающие в прорези для глаз и прохладный западный ветер, задувающий под маску, отчего приходилось постоянно прикрывать левую часть лица капюшоном. Все омрачилось, когда вокруг стемнело. Снег словно ускорился и поставил себе цель целиком занести одинокого путника, легкий, пусть и прохладный западный ветер усилился, и теперь дул пронизывающим потоком, пробирая даже сквозь плотный плащ. Радости не добавляло даже то, что вдалеке уже виднелись остовы мертвых деревьев.

Едва рассвело, Мечислав снова двинулся в путь. Мертвые деревья он миновал уже вскоре после начала пути, а первых людей он встретил, когда наступил полдень. Это были двое вооруженных орудиями, похожими на переделанные косы, людей, одетых в белое, из-за чего среди снегов их было едва видно. Лица их были невозмутимы, безмятежны и словно мертвы, отчего напоминали истуканов. Юноша и принял бы их за изваяния, если бы не вход в нору, расположенный за их спинами.

«Они будто бы мертвые, – подумал Мечислав, – мертвые, но вернувшиеся к жизни. Или возвращенные чьей-то злой волей. В этом мы отдаленно похожи».

«Истуканы» первыми подали признаки жизни.

– Ты, – указал один из них на пришельца. – Стой. Кто таков?

Отрывистый характер речи мог свидетельствовать о том, что либо этот человек прослужил в дружине достаточно долго, причем в чине не меньше десятника, чтобы привыкнуть раздавать приказы, либо он вообще почти не разговаривал.

«Скорее – второе, – подумал Мечислав, – на дружинников эти двое никак не тянут»

– Мир вам, друзья мои, – ответил «истукану» юноша, – не имею ли я честь лицезреть подданных Великой Мары?

– Да, это мы, – сказал второй «истукан». – Зачем пришел?

Все те же отрывистые фразы. Сходство с ожившим мертвецом усилилось.

– У меня разговор к вашему главному.

– Что тебе от него нужно? – не отставали стражи.

– Об этом я буду разговаривать с ним, – Мечислав старался собрать последние крупицы терпения, – лично.

Стражи переглянулись, и юноше показалось, что сейчас они нападут, но затем один из них пожал плечами. Второй страж повернулся к воину и сказал:

– Клинок и щит. Сдавай их. Как выйдешь, их тебе вернут.

– Забирайте, – Мечислав снял с левой руки щит, ножны с пояса, и положил их на щит, – если не вернете, я сам их заберу.

В сопровождении стражей, он вошел в пещеру. Она была похожа на известковую или меловую, хотя неровности на стенах и своде свидетельствовали о другой породе. Глубже в пещере стены были украшены мозаиками, выполненными из разнообразных цветных камешков. Рисунок был, в основном, один – женщина в просторном белом одеянии, держащая в правой руке короткую косу, а в левой – три белых цветка.

«Мара, – догадался юноша, – повелительница смерти. Теперь понятно, почему эти стражи разговаривали так, будто они это делают впервые. Это община смертепоклонников. Что же, в самый раз для острия клинка, который обрушится на всю Долину. Они все заплатят за то, что послали меня на верную смерть сначала в Страж, затем – на бой с моховиками, а после – оставили умирать»