– Ты куда, увидел что-то? – спросил Илья, удивлённый поведением сына.

–Нет, просто в туалет хочу, – ответил он скрываясь внизу.

Враньё было одной из отличительных черт Жени, он всегда боялся конфликта с кем-либо и предпочитал выкручиваться обманом, за это его недолюбливала Лиза и постоянно ругала мама.

– Можно мне сходить немножко погулять? – спросил он, возбуждённым голосом, спрыгивая с последней ступени.

– Женя, нет, там уже темно и метель какая сильная, – ответила мама, сидя за столом.

– Потерпи маленько, вот погода уляжется и завтра с тобою вместе погулять-то сходим, – сказала бабушка, закладывая дрова в печку.

– Хорошо, – недовольным голосом пробурчал Женя, садясь рядом с мамой.

Лиза в это время лежала на печке и не хотела ни с кем разговаривать, она продолжала злиться на отца за то, что он лишил её новогодних каникул и маму, которая даже не пыталась его отговорить, несмотря на её просьбы. Она очень хотела увидеться со своей лучшей подругой Сашей, которая несколько лет как переехала в другой город и приезжала обратно только на каникулы к бабушке с дедушкой. В обычные дни Лиза редко выходила из дома, а в новой школе она так и не смогла ни с кем подружиться, так как там учились дети очень богатых родителей, они были высокомерными, разбалованными, отстранёнными, а руководство школы только усиливало конкуренцию среди учеников, возвышая одних, принижая других, искусственно создавая напряженную, враждебную атмосферу.

– Хочешь со мною сегодня спать ложись, деда всё равно пока нету, а ты тёпленький такой, – смеясь сказала бабушка, хватая Женю за бок.

Он засмеялся и посмотрел на маму, та в ответ лишь улыбнулась и пожала плечами.

– Ложись, ложись, я сказок много знаю, ты таких в городе, небось, даже и не слыхивал.

– Мама, что с тобой? – спросил Женя, обнимая маму и смотря на её расстроенное лицо.

– Всё хорошо, голова просто не много болит, – еле сдерживая слёзы ответила она, целуя в лоб мальчика. – Иди ложись с бабушкой, мне кажется она расскажет тебе много интересного.

– Хорошо, спокойной ночи, – сказал он, вставая со стула.

– Спокойной ночи, – ответила Алла, идя умываться.

Дедушка оказался прав, чем больше она заставляла себя двигаться, тем меньше сосредотачивалась на боли, которая постепенно стала затихать, видимо организм начинал медленно выводить токсины из организма, но по мере отрезвления сознания, душевные боли становились сильнее, её поразило, что в Лизе, своей маленькой принцессе, она увидела злобу и отстранённость, на мгновение Алле показалось, что она сидит за столом с незнакомой ей девочкой.

– Женя вам точно не помешает, он у нас просто очень беспокойный и иногда долго не может заснуть? – спросила Алла, собираясь уже уходить на вверх.

– Не переживай дочка, сейчас начнём сказки ему сказывать, он сразу у меня уснёт как убитый.

– Хорошо, доброй ночи, – ответила Алла и стала подниматься по лестнице.

Бабушка умылась, переоделась в длинную ночную рубаху и стала читать про себя молитвы, стоя перед иконами. Женя тоже встал рядом, из молитв он помнил только «Отче наш» и «Богородицу», остальные, выученные вместе с прабабушкой, давно забылись.

– Молодец, молиться всегда нужно и утром, и вечером и перед делами, – сказала бабушка, ложась в кровать рядом с Женей.

– Ну, коку сказку тебе сказывать? – задорным голосом спросила она, смотря на мальчика.

– А можно сказку про медведя, – ответил он, хитро улыбнувшись.

– Иж какой, самую лучшую выбрал и самую горькую, – серьёзным голосом произнесла бабушка.

– Ну коли так слушай, давно это было, нас ещё с Егорушкой и на свете не было, в те года сильная засуха стояла, такая сильная, что кругом пожары бушевали, зверь из леса уходить начал, нечего охотникам добывать стало. Жил тогда в деревни Евсей, охотник один, деток у него было аж одиннадцать голов, а кормилец он один был, жена как год уже Богу представилась, вот ходил он по лесам до глубокой ночи, но даже белку словить не мог. Отчаялся он совсем, дал зарок себе из леса без добычи домой не вертаться и ушёл глубоко в леса, долго его не было, думали, что всё, погиб, наверное. А он гляди домой вернулся, с богатою пушниной и дичью, всё хорошо, да другой он стал, людей сторонился, руки никому не подавал, да глядел на всех с высока и в церквушку деревенскую ходить-то совсем перестал.