И почувствовала локоть супруга в своем боку.

Медведев нахмурился. Постепенно к сборищу зевак начали присоединяться новые члены секты.

Все молчали, говорил только их немногословный пастырь.

– А в Уфу как попали? – многозначительно изрек он.

– Да это ж диверсанты! – заголосил куцый мужичонка с бородавкой на носу.

– Иванов! – прикрикнул на мужичонку местный гуру. – Почему не в поле? И все остальные почему покинули рабочие места?

«Или пастырь? – напряженно думала я. – Или председатель общины? Как все сложно!»

– Айда ко мне, – внезапно предложил Медведев. – Открывай дверь, товарищ! Улица Ленина, изба пятьдесят четвертая.

Он уселся на заднее сидение, и мы поехали, растолкав бампером шайку новоявленных лыковых.

Дом, к которому мы припарковались, был устаревшей архитектуры, бревенчатый, со ставнями, не хуже и не лучше остальных жилищ староверов.

Или колхозников?

Я уже ничего не понимала.

– Проходите в сени, – пригласила меня вышедшая из избы женщина в архаическом платье с умным, тонким лицом сельской учительницы.

Авто произвело на нее впечатление.

И я нехотя вылезла из укрытия.

– Загоняй машину! – скомандовал Лука Матвеевич генеральному директору, раскрывая хлипкие деревянные ворота, – настоящее сокровище для угонщиков.

– А толку? – округляя глаза, пробормотал Юрка.

– Не бойтесь, – звонко рассмеялась женщина. – У нас не воруют.

Заглушив мотор, Лебедев обреченно поплелся за мной.

В сенях висела сбруя и еще много каких-то неизвестных предметов.

– Меня звать Варвара Никаноровна, я жена председателя колхоза, – улыбнулась хозяйка, когда мы зашли в небольшую комнату, разделенную на две части большой побеленной печью. В одной части обосновалась уютная кухонька, в другой зал с двумя занавешенными цветастым ситцем крохотными спаленками.

– А где образа? – неприлично глазея по сторонам, удивилась я.

– Какие образа? – нахмурился Лука Матвеевич. – Мы коммунисты.

И тогда все поплыло у меня перед глазами.

Когда я пришла в себя, генеральный директор фирмы мирно пил чай с председателем колхоза и о чем-то беседовал, а Варвара Никаноровна сосредоточенно тыкала мне в нос ватку с нашатырем.

– Ну вот, – облегчено вздохнула добрая женщина и положила на мой лоб прохладную мозолистую руку, – теперь можно и вечерять.

Лебедев не обращал на меня внимания, и это было странно.

Я вздохнула и покорно побрела за хозяйкой. В голове вертелся вопрос, который, как ни странно, не давал мне покоя.

«Возможно, Варвара Никаноровна из бывших аристократов, – метались тревожные мысли в моем мозгу. – но об этом в тридцать седьмом году говорить опасно»

– Вы учительница? – рассматривая ее благородные черты, поинтересовалась я.

– Лекарка, – подошел Медведев и приобнял намечающуюся талию жены, – заведующая фельдшерско-акушерским пунктом.

Большой самовар дымился на краю не покрытого скатертью деревянного стола, рядом с ним в глиняной миске лежали баранки. В тарелках стыла пшенная каша.

– Не успела пирогов испечь, – весело проговорила лекарка, – у Компарты температура поднялась, пришлось ехать аж в Мамоново. Хорошо, что хрипов в легких не услышала.

– Компарты? – сглотнул слюну Лебедев. – Странное имя.

– А что? – поднял лохматую бровь Лука Матвеевич. – У нас еще и не такие имена детишкам давать стали. Например, Дазвсемир, то есть «Да здравствует всемирная революция» или Даздраперма – «Да здравствует Первое мая».

– Дасдрасперма, – открыла рот я и подумала, как будут называть девочку сверстники. Спермой?

– А в Савельеве Даздрасмыгда – «Да здравствует смычка города и деревни» родилась, – поддержала мужа фельдшерица, – неделю назад роды принимала.