Монтроуз работает детективом гораздо дольше меня. Несмотря на то что ему пришлось на два года уйти с должности из-за алкогольной зависимости, которая вполне могла разрушить его жизнь, у него отлично развита интуиция. Но я не всегда с ним соглашаюсь: мне тоже нравится убеждаться в собственной правоте.

– В его рассказе есть пара несостыковок, – говорит он.

– Например?

– Например, то, что он не смог вовремя добраться до берега. Сотня ярдов? С такими-то бицепсами? Он явно немало времени проводит в качалке. Вполне мог догрести вовремя.

– Да он едва видел, что происходит вокруг.

– Точно. Его очки.

– Да, он их уронил.

Монтроуз корчит гримасу: «Удачное совпадение».

– Ты злишься, потому что не успел пообедать.

– Я злюсь совсем чуть-чуть.

Я вздыхаю: «Ладно, еда подождет. Давай не будем забывать. Главное – доказательства. А не то, что ты нутром чуешь».

Монтроуз похлопывает себя по животу, свисающему из-за ремня брюк: «Мое нутро меня не подводит».

Я улыбаюсь ему. В животе у него пусто.

– К тому же, таких похищений попросту не бывает. Прямо напротив дома.

– Это не чей-то дом, – говорю я. – Его арендуют на время отпуска. Люди здесь не задерживаются: приходят и уходят.

В гостиной почти все место занимают резная вешалка, украшенная фигурой медведя, и диван с выцветшими синими подушками. Я замечаю покрывало на диване.

– Может быть, кто-то из них спал на диване, – говорю я, обходя комнату.

– Ты имеешь в виду, он врал и между ними не все было гладко?

Я бросаю на Монтроуза взгляд.

– Я имела в виду ровно то, что сказала. Я не знаю причины, и ты не знаешь.

Ванная комната оказывается неожиданно просторной, учитывая, что коттедж построили в двадцатых годах. У стены стоит ванна на когтистых лапах; остальное пространство занимают унитаз и душевая кабина. Рядом с раковиной лежит открытая косметичка. На медных крючках у двери висит пара чистых белых полотенец, слегка влажных на ощупь.

По пути к выходу Монтроуз заглядывает в помещение, которое я приняла за кладовку.

– Ого, – говорит он. – Сауна.

– Не люблю сауны, – отзываюсь я.

– Еще и джакузи. Я бы и сам не отказался здесь пожить.

Я наклоняю голову: «Мы, вероятно, проведем здесь немало времени, но вряд ли в сауне или в джакузи».

Монтроуз глядит на меня. В его глазах за стеклами очков загорается лукавая искорка. Я жду дежурной шутки. Что-нибудь про то, что с этим делом мы запаримся и без всякой сауны. Что нужно будет прибавить жару, чтобы вы всем разобраться.

Но мой напарник молчит. И я признательна ему за это.

Тереза Дибли предлагает нам кофе и газировку, но я отказываюсь. Как выясняется, она не просто заботливая бабушка. В свои шестьдесят два она в одиночку воспитывает детей своего сына – двенадцатилетнего Кларка и семилетнюю Дестини, потому что ее сына и невестку больше интересуют наркотики, нежели родительский долг. Мы вместе стоим на террасе «Хризантемы» и наблюдаем, как дети вместе с Обри играют под деревом с привязанным к ветке канатом. Светловолосая Дестини очень застенчива.

– Дестини почти не знает свою маму, и, откровенно говоря, я этому рада. Хотя мой сын не лучше. Но я могу его выносить: у меня, по сути, нет другого выбора.

– Сожалею, – говорю я.

– Я забрала Дестини из роддома на четвертый день. От ее мамаши осталось только это нелепое имя[1]. Надеюсь когда-нибудь его сменить. Жду, пока мне наконец-то позволят официально оформить опеку. Нелепая, жестокая система, но уж какая есть.

Тереза, стройная и подтянутая, одета в шорты и удобные ботинки. На ее футболке логотип «Хама-Хама» – устричного ресторана, расположенного неподалеку от Лилливаапа. Ее седые волосы с вкраплениями темных прядей стянуты в хвост.