Наблюдательность и терпеливое ожидание – этими навыками Грейди овладел в совершенстве. Практиковал долгие годы. Такая уж у него была работа.

Его друг Марк Пипп прозвал его Игуаной. Как эта ящерица, он мог сидеть неподвижно так долго, что становился частью интерьера или пейзажа. Он оставался на виду, но его присутствие забывалось.

Марк умер уже десять лет назад. Но Грейди вспоминал его едва ли не каждый день.

Сына миссис Пипп убил сенатор Соединенных Штатов Америки. Грейди следовало заметить, что к этому идет, и постараться предотвратить смерть Марка, а потому он корил себя за гибель друга.

Некоторые не согласятся с такой постановкой вопроса. Когда Марк умер, правда не составляла тайны для Грейди. Он не поверил официальной лжи, но и не стал искать оправданий для себя.

Его мать говорила, что ложь самому себе – самая худшая, какая только может быть. Если ты не можешь сам признать правду, то уже не знаешь, кто ты. Не сможешь искупить грех, потому что не видишь необходимости в искуплении.

Грейди признавал необходимость искупления, но понимал, что для этого ему придется прожить долгую жизнь.

Поднявшись, Мерлин в темноте прошествовал к миске с водой, широкой и глубокой. Когда начал лакать, в тиши кухни создалось ощущение, будто лошадь-тяжеловес пьет из корыта.

Во дворе теперь только луна разгоняла темноту. Свет в гараже погас.

В поисках проявлений любви волкодав подошел к Грейди. Голова Мерлина возвышалась над столом, и Грейди нежно потирал уши пса большим и указательным пальцами.

Когда твое занятие – терпеливое наблюдение, поставленное на якорь тело раздражает разум до такой степени, что он превращается в оторвавшийся, летящий под ветром парус. Мысли устремляются к архипелагу не связанных одна с другой тем. Путешествие это вроде бы бесцельное… но иной раз может привести тебя в некий порт, где есть о чем подумать.

Грейди вдруг удивительно ярко вспомнился лес, тот самый момент, когда Мерлин миновал последние деревья и вышел на золотистый луг. За деревьями солнечный свет казался колдовским, мрачным, как медные сумерки, мерцающим, словно расшитое блестками облако, которое выдуло через открывшуюся дверь из другого мира, куда более загадочного, чем этот.

Он замешкался в нерешительности, перед тем как последовать за волкодавом, но когда вышел из леса, то увидел луг, полого уходящий вниз, залитый привычным солнечным светом, таким же, как и всегда. Медное мерцание он отмел как некий природный феномен, возникший лишь на мгновение, обусловленный определенным углом зрения и контрастом между сумраком леса и ярким светом открытого пространства. А потом появление белых животных заставило его забыть об этом уникальном явлении.

Теперь же, когда Грейди сидел за кухонным столом, волосы у него на затылке шевелились, а память прокручивала ему этот фрагмент. Снова и снова. И снова. И всякий раз те короткие мгновения возвращались к Грейди со все большей четкостью. Теперь он не только вспоминал радужное мерцание, но и видел то, что не вспоминалось раньше: трехмерность явления, все его особенности в самых мельчайших подробностях.

Он будто перенесся на лесную тропу в тот самый момент. Черный и серый Мерлин, ни к чему не пристегнутая тень, шел к лугу, тогда как Грейди остановился. Над головой зеленый полог из слившихся игл, темно-зеленый, недвижный, пахучий. Впереди стволы сосен и ветви, практически черные на фоне мерцающего медного света, притягательного и сверкающего света, очень важного света, света.

Воспоминание поблекло, из леса Грейди перенесся в настоящее, на кухню, обнаружил, что уже стоит у стола и опрокинул стул, когда резко поднимался. Он не просто вспоминал, с ним случилось что-то другое, чего он не мог выразить словами: он вернулся в прошлое событие, ощутил те мгновения всеми пятью органами чувств.