– Папа, это Луиза.

Пожимая гостье руку, он сделал замечание:

– Когда представляешь людей, называй имя и фамилию. Твоя подруга – не горничная.

– Иногда – в школе на дежурстве.

– Хм! – фыркнул он. – Питер опаздывает. Почему?

– У него репетиция, просил не ждать.

– И мы, разумеется, должны подчиниться. Пойдемте, мисс Луиза.

Он вышел в соседнюю комнату, посреди которой возвышался тщательно накрытый стол: белоснежная скатерть, серебряные приборы, массивный, старомодный фарфор, высокие стулья с прямой спинкой и бархатными сиденьями. Занавеси были те же самые. Комната освещалась большой люстрой с пергаментным абажуром на каждой лампочке. Отец уселся во главе стола, мать – напротив, а Луиза со Стеллой по бокам от него. Тут же появилась тетя Анна, за ней – маленькая горничная, почти скрытая огромной супницей на подносе. Миссис Роуз разлила суп по тарелкам.

Луиза не привыкла к супу; пахло сильно, хотя и соблазнительно. В бульоне плавали клецки, и она растерянно уставилась на них, не зная, как подступиться.

Заметив это, мистер Роуз спросил:

– Луиза, вы еще не пробовали Leberklösse?[5] Очень вкусный.

Он зачерпнул полную ложку и отправил в рот. Луиза повторила за ним. Клецка обожгла рот, и она инстинктивно выплюнула ее обратно в ложку. Разумеется, все это увидели, и она покраснела.

– Это все Отто виноват, – ласково успокоила ее миссис Роуз. – Он всегда ест прямо с огня.

Луиза выпила воды.

– Очень разумно с вашей стороны, – прокомментировал мистер Роуз. – Сожжешь язык и перестанешь чувствовать вкус еды.

Какой добрый, едва успела подумать Луиза, но тут он швырнул ложку на стол и чуть ли не закричал:

– В супе нет сельдерея! Анна! Как ты могла забыть столь важный ингредиент?

– Отто, я не забыла, просто не нашла. Остался только с белыми стволами, без листьев. Что мне было делать?

– Сварить другой! В твоем репертуаре четырнадцать супов, бо́льшая часть из которых не требует листьев сельдерея. И нечего на меня смотреть, женщина, это не конец света! Я просто говорю, что так быть не должно.

Он взял ложку и улыбнулся Луизе.

– Вот видите? Малейшая критика – и меня уже считают тираном. Меня! – И он добродушно рассмеялся столь абсурдной мысли.

Несмотря на это, он – все они – съели по две порции супа, и пока Стеллу расспрашивали о школе, Луиза получила возможность как следует рассмотреть ее родителей. Миссис Роуз, пожалуй, не меньше сорока, однако про нее нельзя сказать «со следами былой красоты» – она до сих пор красива. Вьющиеся с проседью волосы закручены в «ракушку», черты лица крупные, но расположены гармонично, как у кинозвезды. Огромные, широко расставленные карие глаза, большой лоб с «вдовьим хохолком», высокие скулы, как у Стеллы, а вот нос крупный, но не костлявый, с изящно очерченными ноздрями. Когда она улыбалась, величественные черты вспыхивали таким жизнерадостным весельем, что Луиза не могла отвести от нее взгляд.

Когда суповые тарелки уже убрали со стола, явился Питер Роуз. В этот момент отец упрекал Стеллу в том, что она не умеет читать по-итальянски, хотя он столько раз предлагал ее научить.

– Папа, когда ты пытаешься учить, то быстро выходишь из себя и доводишь меня до слез!

Лишь появление Питера предотвратило очередную вспышку гнева. Он проскользнул на свое место, явно стараясь остаться незамеченным, однако все взгляды тут же устремились на него, и мальчика буквально захлестнуло шквальным огнем внимания, вопросов, неодобрения. Он задержался – почему? Как прошла репетиция? Он будет суп – Анна специально для него подогревала – или перейдет сразу к мясному блюду? (Служанка внесла огромное блюдо рагу с острым соусом.) Он не постригся, хотя был записан – придется идти после обеда… Тут посыпались мириады предположений о том, как лучше всего провести послеобеденное время. Ему следует отдохнуть; нет, пусть прогуляется на свежем воздухе; или пойдет в кино, чтобы отвлечься от мыслей о концерте. Все это время Питер сидел, мерцая большими близорукими глазами за толстыми стеклами очков, отбрасывая прядь волос тонкой кистью с белоснежной кожей и нервно улыбаясь. Он выбрал суп, и тетя Анна выбежала из комнаты. Отец немедленно упрекнул его в том, что он занят только собой и своим концертом, и даже не заметил гостью, нарушив элементарные правила приличия. Это просто возмутительно, вещал он громогласно, словно выступал с речью в Альберт-Холле, до чего собственные дети – учитывая, сколько труда в них вложено, – лишены малейшего воспитания. Дочь огрызается, сын игнорирует присутствие юной леди за столом! Может Софи это объяснить? Но его жена лишь улыбнулась и продолжила раздавать рагу. Анна?.. «Отто, они же дети!»