Сняв чехол, опускаюсь на колени рядом с кроватью, чтобы уместить на простыни лицо и ещё поплакать. Даже мысли не возникает усесться в грязном на кровать. Мама была как-то очень страшной, но вот чем она меня напугала, я не помню. Единственное, что вспоминается – психушка перед школой. Страшнее этой больницы просто нет ничего, даже ядерная война не такая страшная. Прилепленный в детстве диагноз это самое детство просто зачеркнул, и даже тот факт, что диагноз РАС2 потом отменили, всё равно ничем помочь не мог. Маме даже бить меня не надо было – психиатр был намного страшнее. Но это моя тайна, и я её никогда никому не открою. Ни за что не расскажу, каким было моё детство…

Я плачу, потому что просто сил никаких нет. С одной стороны, здесь нет психиатра, а с другой… Я понимаю, что Валера меня заставит делать то, что все девушки делают, но мне страшно от этого. И не хочу я с ним… зачем я поехала? Ну зачем? Папа был прав! Но теперь, скорей всего, папы больше не будет, и мамы тоже… Я осталась одна на то время, пока есть вода и еда, а потом сдохну. Может быть, я уже сдохла, а то, что вижу – это галлюники перед смертью? Я читала, что они бывают!

Валера, что интересно, не подходит, не пытается успокоить, его будто бы и нет здесь совсем. Наверное, хочет дать мне выплакаться, за что ему спасибо. Действительно спасибо, потому что мне надо. Очень надо выплакать всё, что произошло. Наверное, у них тут принято женщин чуть ли не в рабстве держать, я где-то о таком читала. Но я не хочу… Я же девочка, девушка, я не хочу в рабстве! Я хочу с бокалом вина на берегу океана! За что со мной так поступили?

«Психичка», «истеричка», «не обижайте девочку, у неё с головой» и тому подобные слова я слышала с раннего детства. Тот, кто поставил диагноз, был неправ, и это потом доказали, но я теперь просто боюсь даже подозрения в том, что я ненормальная. До дрожи, до ужаса боюсь!

Я тут никого не знаю! А они злые, все злые! Я не хочу тут быть! И Валера ещё, вон как смотрит… Мне страшно, просто очень, мне никогда так страшно не было, как сейчас, ведь я тут заперта навсегда!

***

Вячеслав Игоревич заставляет всех построиться, как в армии. Студенты понимают быстро, а я получаю от кого-то подзатыльник и моментально оказываюсь в строю. Военный рассказывает о том, что мы тут минимум лет на тридцать. Одежда на каком-то складе длительного хранения есть, и еда тоже. Нам хватит. А вот с водой пока проблема: надо неделю подождать, потом случится что-то и можно будет сделать что-то. Непонятные слова я пропускаю мимо ушей, просто не воспринимая их.

– Питание в общей столовой, Вера составит расписание дежурств на кухне, – продолжает свою речь Вячеслав Игоревич. – Девушки, у которых есть пары, – за них отвечают их парни, все остальные за наградой будут приходить ко мне или к дежурному.

Отчего-то при слове «награда» многие девушки сжимаются и горбятся, глядя на военного с откровенным страхом, мне лично непонятным. Но нехорошее предчувствие, конечно, есть. Хотя на фоне общего моего страха…

– Девушками занимается Вера, – Вячеслав Игоревич показывает на рослую девушку с крепкими кулаками. – Парнями – Игорь, – палец упирается в парня с комплекцией тяжеловеса. – Время питания будет установлено, а теперь…

Всё-таки чем именно он так напугал девушек? Я чувствую, что не хочу этого знать, а военный, наш, видимо, начальник, рассказывает парням, чем им предстоит заниматься. Оказывается, бункер надо расконсервировать, запустить какие-то механизмы, поэтому у них сначала лекции будут, а потом работа, причём девушек до этой работы почему-то не допускают.