Сдавшись, я распахнул чугунные веки, чтобы с удивлением уставиться на яркую надпись прямо посреди грязного полотнища, в тени которого мы улеглись.

Последняя строчка мне особенно не понравилась. Потому я поскорее отвёл взгляд в сторону, но чёртов текст переместился вместе с ним, частично расположившись поверх бортовой обшивки. И только когда я крепко зажмурился, он таки соизволил пропасть. Чтобы вновь появиться, стоило открыть глаза.

Ни частое моргание, ни вдавливание яблок в глазницы до цветных кругов не помогло. Будто чёртовы буквы были выгравированы прямо на роговице. Если это галлюцинация, то весьма странная. А ещё внезапно выяснилось, почему мои руки двигались с таким трудом, – на запястьях обнаружились грубые металлические браслеты с толстыми дужками по бокам. Состояли они из двух половинок, скреплявшихся между собой толстой заклёпкой. А вот умные часы бесследно пропали, в лучших традициях гетто.

Пока я хмуро рассматривал непрошеные обновки, по ушам резанул очередной крик, уже более информативный:

– Ко-о-остя-а-а!!!

Вопила, как нетрудно догадаться, Маша Ксандинова, склонившись над братом. Достаточно было беглого взгляда поверх надоедливой надписи, чтобы понять – дело плохо. Кожа у парня здорово побледнела, а из носа натекла целая лужица тёмной крови. Кому-то всё же придётся отмывать чёртову палубу…

Чертыхаясь, я попытался подползти к нему поближе и только тогда обнаружил на себе ещё одну пару тяжёлых браслетов – на этот раз на лодыжках. Ноги и без того стали ватными, а с утяжелителями так вообще превратились в неподъёмную обузу. Так что покрыть смехотворное расстояние получилось далеко не сразу, почти ползком.

Вокруг нас снова собирались гогочущие дикари, но мешать или помогать нам никто не собирался. Все со смехом наблюдали за моими потугами, делясь комментариями вполголоса. Зато хоть чёртовы письмена убрались наконец-то с глаз долой. Остались лишь редкие строчки, пробегающие по нижней границе поля зрения, только вглядываться в них мне было некогда.

Маша щеголяла точно таким же набором начинающего мазохиста, а вот Костика никто не трогал. И когда я проверил его пульс, стало понятно почему. Ни на бледной шее, ни на запястье сердцебиение не прощупывалось. Более того, рука парня гнулась с большим трудом, будто бы… окоченела.

Как-то раз мы застали одного нашего общего знакомого в подобном состоянии. Переборщил с дозировкой какой-то дряни, на которой уже давненько сидел. Пришлось потом даже поучаствовать в настоящем полицейском допросе и потратить немало нервов и денег, чтобы от меня отстали. Так что труп от живого человека я отличить худо-бедно мог.

Маша сейчас вряд ли что-то соображала и периодически колотила брата по груди, подражая врачам скорой помощи. Хотя для реанимации было уже откровенно поздновато. Остановило её только появление чернокожего главаря, который с невозмутимым лицом встал напротив нас. Хотя яростный взгляд, которым его наградила обезумевшая от горя Ксандинова, мог запросто прожечь дыру в бортовом настиле.

– Хот аш рат’су?

И тут у меня в голове что-то щёлкнуло, отдавшись тупой болью в висках. А плохо различимые строчки, то и дело мелькавшие перед глазами, резко набрали объём и контраст. Так что я смог их прочитать.

«Ты меня понимаешь?»

Проморгать надпись снова не получилось, поэтому мне оставалось только кивнуть. Но тут некстати вспомнились болгары с их нестандартной жестикуляцией, поэтому я ещё высказался вслух на всякий случай: