Надо сказать, что злейший враг «банкиров и сахарозаводчиков» Ленин сам не очень любил выпить и другим не давал. В Швейцарии и Германии он привык к пиву, особенно баварскому, да еще к «фруктовому ликеру на малине», который умела готовить ему жена. Так что без всякого душевного содрогания в 1921 году он отправил в Совнарком записку, где настаивал: «Я решительно против всякой траты картофеля на спирт. Спирт можно и должно делать из торфа». Прожекты водочной реформы следовали один за другим (отзвучием этого расхваленная Остапом Бендером водка из табуретки); ученые на полном серьезе предлагали получать водку из фекалий. Пролетарский поэт Демьян Бедный немедленно отозвался:

Не надо улыбаться. Уже на моем веку верный ленинец Никита Хрущев однажды спросил у специалистов, сколько пшеницы и кукурузы уходит на производство водки, а услышав ответ, обнадежил: «Будем гнать из нефти!» Слава богу, обошлось…

Пока Ленин был жив, ленинцы, выпившие сверх нормы, старались не попадаться вождю на глаза. По настоянию Ильича в 1922 году было возбуждено более полумиллиона уголовных дел против самогонщиков, но ленинское здоровье слабело, он удалялся от государственных дел, и к тому же большевикам были очень нужны деньги, которые следовало откуда-то доставать. В общем, в том же 1922 году Совнарком разрешил выработку и продажу коньяка и виноградных вин, а в 1923 – наливок и настоек крепостью до 30 градусов. С первого января 1924 года страна стала пьянствовать абсолютно легально, невзирая на попытки «иудушки» Троцкого продлить действие сухого закона. Грандиозной пьянкой стали поминки по Ленину, и вскоре Сталин выступил со знаменитой речью: «Что лучше – кабала заграничного капитала или введение водки? Ясно, что мы остановились на водке, ибо считали и продолжаем считать, что, если ради победы пролетариата и крестьянства нам предстоит чуточку выпачкаться в грязи, мы пойдем на это…» Выпачкались. С августа 1925 года в стране разрешили гнать все, что угодно, и из чего угодно; именем известного алкаша, председателя советского правительства Алексея Рыкова назвали новую тридцатиградусную водку – «рыковка».

То, что водку гнали не столько из пшеницы, сколько из свеклы и картофеля, обстановки не улучшило: еще Менделеев отмечал, что зерновая водка вызывает благодушие и расслабление, а картофельная – агрессивность и злобу. Но злобы в стране хватало и среди трезвых, так что выпивка добавляла очень немного. К 1936 году производство спирта по сравнению с 1919 годом увеличилось в 250 раз, выпить можно было где угодно.

У Михаила Зощенко есть фельетон о том, как в украинском городе Прилуки даже местное аптечное управление приобщилось к алкогольной торговле: в аптеках можно было получить не только спирт для дезинфекции, но и «пивка для рывка». Алкоголь был везде – им лечились, о нем рассказывали анекдоты, его давали в подарок. Помните спасительный рецепт из романа бывшего киевлянина Михаила Булгакова: «Единственное, что вернет вас к жизни, – это две стопки водки с острой горячей закуской». После строительства своей сочинской дачи И. Сталин, расчувствовавшись, собственноручно написал архитектору М. Мержанову рецепт самого целительного напитка: «Водка – 0,5 литра, красный перец – 1 стручок, чеснок – 2–3 дольки. Настаивать 2–3 дня»…

Водка, как средство улаживания отношений, как взятка, как аперитив, как сувенир, как лекарство и вообще как что угодно, заполнила множество жизненных щелей. Водка перестала быть просто алкогольным напитком и стала одной из важнейших составляющих советской жизни. Вопрос «Ты меня уважаешь?» утверждал пьяниц в их нетрезвом достоинстве, а фраза «Без пол-литры не разберешься» полноценно вошла в обиход. Так мы и жили.