Максутов поймал экипаж и назвал адрес. Какой-то знакомый, но при этом не мой. Добавив извозчику: «Не гони, мы не торопимся». Следом соорудил какую-то незнакомую мне форму заклинания, отчего уши заложило, словно я нырнул под воду. Ага, видимо, чтобы нас никто не услышал.

– Я понимаю, что ты чувствуешь, – сказал он, стараясь не смотреть в глаза.

– Понимаете?

– Когда мне было чуть больше двадцати, я участвовал в подавлении мятежа в Польше. Помимо виновных тогда погибло очень много простых людей. И тогда мне тоже казалось, что все это… неправильно.

– А теперь так не кажется?

– Теперь я вижу все по-другому. Это было, скорее, неизбежно. Понимаешь, управление страной всегда подразумевает совершение неких непопулярных деяний. Непопулярных на первый взгляд. Со временем человеческие жертвы уходят в разряд цифр, а само событие лишь становится короткой строкой в исторических учебниках. Наверное, это звучит несколько жестоко…

Максутов достал свою вишневую сигарету, покрутил ее, но прикуривать не стал.

– Я просто не понимаю зачем? – задал я вопрос, мучивший меня все это время.

– Либо мы, либо они, – ответил князь. – С каждым днем тиски все сильнее сжимались вокруг нас. Но все сошлось в одной точке: Пророчество, упреждающий удар, перехват инициативы.

– Больше всего меня убивает вот это сослагательное наклонение! – взорвался я. – А что если нет? Что если ничего бы не произошло? Что если удалось бы договориться? И надо было договариваться.

– Часто не все может решиться словами.

– Мне это напоминает оправдания здоровенного бугая, который обидел пацана младше себя. И если до этого дошло, то насколько хороша наша так называемая дипломатия?

– Может быть, ты в чем-то и прав, – ответил Максутов. – Народ зачастую приписывает правителям свойства, которыми те не обладают. Но жизнь – суровая вещь. В ней все ошибаются.

– И вы понимаете, что все случившееся сегодня вскорости станет ошибкой?

– Нет! – твердо ответил князь. – Потому что Пророчество…

– Да, да, но все ли мог предречь Вестник? Блицкриг, победа, все идет по плану. Так? Но не повлечет ли все это события, которые нельзя предсказать? Те, о которых в итоге пожалеют все? И застенцы, и мы?

Максутов промолчал, продолжая крутить в руках сигарету.

– Сегодня пополудни в газетах появится сообщение о начале войны, – наконец произнес он. – Или о неотвратимости нападения для защиты наших интересов и сохранения Империи. В формулировках я не силен, оставим все это на совести журналистов. Народ поддержит Императора.

– Поддержит ли? – усомнился я.

– Часть аристократов и торговцев, которые установили тесные связи с застенцами, возможно, немного поропщут. Но их немного и в открытую они не выскажутся. А вот простой народ будет за Императора, пока война не коснется их лично. А до этого, думаю, у нас не дойдет. Лицеисты встанут в ружье, военным отменят отпуска и увольнительные, возможно, наберем часть резервов из недомов для обслуживания магов. Несколько дней будет некое брожение, а потом все утихнет. Пока еще мы управляем Империей.

– Городом, – твердо отчеканил я. – Не Империей. Империя осталась там, где Ситников, разрушенный Петербург и темный в ночи Ульяновск.

– Империя в головах, а не количествах земель под нашим владением – возразил Максутов. – Пока живы свидетели былой славы, так и будет. Но я не об этом.

Он наконец вытащил мундштук и прикурил сигарету. Затянулся несколько раз, поморщился. Будто любимое занятие не доставляло теперь ему удовольствия.

– Главная речь не о них, а о тебе. Как ты справишься со случившимся?

Я промолчал. Хотя бы потому, что ответа у меня действительно не было. Иногда так бывает, что ты совершенно не готов к реальности. Как бы жизнь тебя ни била. Всегда случается что-то, что может сломать любого.