К счастью или нет, но на кухне никого нет. Не спеша готовлю себе кофе, ставлю на стол тарелку с хлебцами, коробочку творожного сыра и порезанный авокадо. Мой идеальный завтрак. Присаживаюсь на высокий барный стул, откусываю свой бутерброд и закрываю глаза в наслаждении. Невероятно вкусно.

Не проходит и десяти секунд, как слышу негромкое покашливание, и чуть не падаю со стула, когда вижу перед собой Влада без футболки и в одних черных боксерах. Я едва не давлюсь своим завтраком от его наглости. Тело сводного брата состоит из сплошных мышц, рельеф на руках и спине видно невооруженным глазом, а, так называемых, кубиков пресса я успеваю насчитать шесть, прежде чем он замечает мой изучающий пристальный взгляд.

– Доброе утро! – выдавливаю из себя, едва Влад собирается открыть рот. – Влад, я собиралась поговорить с тобой.

– Жду тебя в своей комнате, – он достает из холодильника бутылку воды и выходит из кухни.

Я поражаюсь его поведению. Влад не считается ни с кем. Взять хотя бы его внешний вид. Чувствую, как вспыхивают щеки, но ничего не могу с собой поделать. Какая-то неведомая сила тянет меня к этому человеку, несмотря на все то, что он несет за собой. Хотя в моём представлении, плохих людей не существует, есть лишь те, которые запутались. Им сложнее всех. Думаю, что в жизни у Влада сейчас как раз такой период.

Отправляю в рот ещё один бутерброд и допиваю кофе. Выхожу из кухни и направляюсь в комнату Беркута. Ещё вчера я решила во что бы то ни стало добиться или хотя бы попытаться уговорить его не делать того, о чем потом спустя время он будет жалеть.

Дверь его комнаты приоткрыта. Я тушуюсь, но все же вхожу, мысленно прокручивая предстоящий разговор. Облегченно вздыхаю, когда вижу, что Влад уже одет в футболку и домашние брюки.

– Влад, я не буду ходить вокруг да около, хотела попросить тебя по-человечески. Я не знаю, что ты задумал, но понимаю, что это разрушит и маму, и Сергея.

– Мне плевать на отца.

– Я знаю, какого это терять близких. И понимаю, что ты чувствуешь, – намеренно делаю выжидающую паузу и слежу за каждым движением Беркута. Он молчит. – Я потеряла отца почти три года назад. Я была опустошена. Мне казалось, что я никогда не смогу вернуться в привычное состояние, а буду лишь корить и ругать себя, что не доглядела.

Я замолкаю, чувствуя как ком подкатывает к горлу. Я до сих пор могу научиться говорить о нем без слез. Как бы то ни было, я любила своего отца, и в воспоминаниях крутится лишь только то, что он самый добрый, заботливый и ласковый.

– Как это произошло? – хрипло спрашивает Влад, нарушая такую громкую тишину между нами. Громкую, потому что мы будто слышим мысли друг друга, при этом не говоря ни слова.

– Он стал выпивать. Мы с мамой отправили его на лечение. Папа закодировался, но ненадолго. Он сорвался. Тогда была зима, он вышел от своего собутыльника, упал в снег и замерз, – не глядя на Влада, говорю я.

– Как бы жестоко это сейчас не прозвучало, но это был его выбор. Он сам так решил, – холодно произносит он.

– Да, Влад, но от этого не легче, – я отворачиваюсь, пытаясь спрятать слезы, которые сдерживать уже не возможности.

– Зачем ты пришла? – в тоне брата слышится такое знакомое безразличие.

– Я пришла просить тебя, Влад, оставить наших родителей в покое. Я понимаю, что ты злишься на отца, но…

– Ты ничего не знаешь. Не лезь в это, – грубо отвечает он. Я перехожу черту, но не говорить об этом не могу.

– Влад, послушай, пожалуйста. Рано или поздно, ты остынешь, придешь в себя, а вот судьбы наших родителей останутся искалеченными, – ощущаю горечь от того, что он отказывается слышать. Я все же искренне надеюсь, что это всего лишь слова, которые не имеют ничего общего с действиями. Но следующие фразы Беркута разбивают мои надежды в пух и прах.