Из мыслей меня вырывает язык. Даже не сам мужской язык, а то, куда он нагло пытается пробраться.

— Илий, ты же поговорить хотел? — верчу я задницей, пытаясь скинуть его с себя и слышу басовитый смех.

— Ну это я так тебя от печальных воспоминаний отвлекаю.

Мог бы чем-нибудь и покрупнее отвлечь.

Так. Спокойно. Он ведь прав. Рассказать ему надо, как минимум то, что я знаю сама.

— Я убежала в ночь. Прихватила с собой ключ от ячейки в банке. Она принадлежит мне. По закону о наследстве.

— Так.

— И деньги.

— Его?

— Ну, — мне стало неудобно. — Из его сейфа, да. Но там немного было. Из-за такой суммы он искать бы меня не стал.

— Но ищет.

— Я, правда, не знаю, почему. Может гордость?

— Нет, — хмыкает Илий. — Он спокойно мог инсценировать твою смерть. А что за ячейка. Что там?

— Понятия не имею. Я же понимаю, что за банком следят. Прийти туда равносильно смерти. И я думаю, что Ломоносов сильно зол, что ему Лелька не досталась. Он давно ее хочет.

— Да, я слышал, — вздыхает сзади Илий и слезает с меня.

Прямо голым выходит на балкон и там закуривает.

— Уже жалеешь, что согласился? — спрашиваю, садясь на кровати и поджимаю ноги к груди. Осматриваю спальню в синих тонах и долго гипнотизирую тюль, что колышет уже прохладный вечерний ветерок.

— Нет, вишенка, — слышится после паузы. — Просто думаю. Тут либо в войну вступать, либо забирать вас с Лелькой и в другую страну везти.

— А уезжать тебе не хочется, — догадываюсь я и невольно сглатываю ком слез. Обидно, но верно. Кто я для него? Тем более, я уже отдалась. И, наверное, более неинтересна. Зачем ему рисковать жизнью.

— Цыц, — щелкает пальцами с балкона Илий и улыбается во все тридцать два. — Женщине много думать нельзя. Да, уезжать я не хочу, и в войну с бандитской группировкой вступать не намерен. Но даже не думай, что я не найду решение. Просто нужно время.

Меня подбрасывает от радости, и я тут же срываюсь и бегу к нему. Запрыгиваю, обнимаю ногами за бедра, и мы со смехом валимся на жесткую кушетку на балконе.

Целую его лицо, шею, грудь, пока его руки мнут мою задницу, гладят спину.

Наши тела трутся друг о друга, как камни, готовые выпустить искру. И в голове, действительно, искрит от его такого древесного, мужского запаха, а губы обжигает поцелуем.

Но мое состояние усугубляет его шепот.

— Никому тебя не отдам.

Внутри тела словно взрывается бутылка шампанского, такого сладкого, пузырящегося. Растекается по венам, опьяняя и снося все рамки разумного и правильного.

Я верю ему. Наверное, потому что такой искренний человек врать не может. А может, потому что уже влюбилась.

И мне хочется подарить ему то единственное, что у меня есть в полном безграничном владении. Тело.

И я чуть приподнимаюсь. Заглядываю в глаза, давая понять, что готова. Готова верить и быть его. Опираюсь рукой на покатое плечо, украшенное скалящейся мордой волка, нахожу рукой его толстое орудие наслаждения и направляю в себя.

Все его тело тут же напрягается. Становится почти каменным. В глазах резко пропадают игривые искры. Зажигается настоящее голодное пламя.

Он сжимает челюсть и стойко терпит, как медленно я насаживаю влагалище на его огромное естество. Как зажимаю зубками губу и прикрываю глаза от, наполняющего до краев тело, экстаза. А ветерок, что скользит по телу, с моим шипением усиливает остроту чувств, словно капелька воды, попавшая на раскаленную плиту.

— Бл*ть, Лика, — сжимает он пальцами мой зад и одним точечным движением всаживает член до основания.

Потом толкает меня назад, заставляет прогнуться, встать в мостик, опиревшись на руки. Приподнимается сам. И в этой невообразимой позе держит меня за талию и с рыком волка толкает член медленно и методично. Словно раздирая на части свою добычу. И я чувствую каждую вену его члена, трение стенок об ствол и сотрясаюсь от разодранных в клочья эмоций. Их так много, что выделить какую-то одну просто нереально.