– Значит, по-твоему, это Борисов – звезда?

Антон резко сплюнул на траву:

– Дебильное слово. Кругом теперь сплошные звезды! Сашка – спортсмен. Вот это подходящее слово. Он выкладывается по полной. И Сашка дисциплинированный.

Выпрямившись, Прохор насмешливо посмотрел на него сверху:

– Серьезно? И где же сейчас, интересно, ваш трудолюбивый, дисциплинированный спортсмен?

Воздух в комнате курился маревом.

– Ты должен попробовать, мой красавец. – Тина плотоядно улыбалась.

Саша был пьян. Он медлил, но она настаивала:

– Тебе полезно расширить сознание, ты слишком ограничен: математика и футбол. Здоровый образ жизни… Скука смертная.

Черные глаза блестели обещанием рая, и Саша знал, что он существует. Ему хотелось оказаться там как можно скорее, а Тина была проводником в сад наслаждений, и перечить ей он не смел. Она сидела у него на коленях, лицом к нему, то и дело легко сдвигаясь, отчего у Саши мутилось в голове.

– Пойдем… куда-нибудь… в ванную… – шептал он, едва не теряя сознание, и пытался поймать ее губы. Но поймал только кончик сигареты.

– Затянись. Тогда нам будет еще лучше вместе.

– Ты уже делала так… с кем-то?

– Сотни раз, – рассмеялась она. – Ты же не думал, будто я – девственница?

В замешательстве он пробормотал, избегая сигареты:

– Нет, конечно. Но сотни раз?

– Ну, может, я слегка преувеличила, – она подвинулась, чуть поерзала, вызвав новый прилив желания. – Ты должен хотя бы попробовать. Если не понравится, больше не стану предлагать. Но, я тебя уверяю, это не может не понравиться…

И она вновь оказалась права. У него захватило дух от того, каким легким он вдруг стал, как закружился и поплыл куда-то, где не существовало ничего, кроме Тины, ее горячего тела, в которое он проник на глазах у ее однокашников, сидящих на других общежитских кроватях, на стульях и даже на полу. Это была даже не толпа – стая, не знающая других нравственных норм, кроме насыщения любого рода. Один из них вяло поаплодировал, другие и внимания не обратили…

Саша безразлично подумал, что поэтам не впервой наблюдать чужую любовь, но эта мысль не отрезвила его и не смутила. Бесстыдство уже впиталось в кровь, и то, что еще недавно заставило бы передернуться от брезгливости, вдруг стало казаться прекрасным в своей естественности.

Кто-то рядом кричал:

– Послушайте, послушайте! Это гениально.

И сбивчиво читал стихи, то ли свои, то ли чужие.

Саша слышал их, но не улавливал ни смысла, ни музыки. Слова расплывались по комнате дымными кольцами и таяли, не оставляя сожалений. В другое время он вслушался бы, ведь с детства был книжным мальчиком. И хотя больше любил прозу, особенно как многие математики, научную фантастику, все же неплохо знал поэзию, даже современную. Имена Пригова и Полозковой не вызывали у него недоумения, хотя Саша не мог сказать, что полюбил их стихи. А вот Бродский был ему близок своей прозрачной тоской, ведь как многие с виду веселые и остроумные люди, Саша Борисов был склонен к меланхолии. Только мало кто догадывался об этом…

Тина тоже читала ему свои. Правда, лучше б он прочел их глазами – голос отвлекал, волновал, мысли вязли в нем, как в патоке. После ни одной строчки не вспоминалось, только вкус крови на губах, опухших от поцелуев, пряный запах волос, узоры сосков – тропинки к удовольствию.

– Твой тренер приходил прямо на консультацию, – хмуро сообщил Илья, когда Саша забежал домой сменить одежду. – Искал тебя.

– Нашел? – Саша попытался сострить, но вышло не очень.

– Ты сам-то себя не потерял еще?

Забравшись с учебником на диван, Илья пытался испепелить его взглядом, но слишком любил друга, чтобы злиться всерьез. Его круглая мордашка выдавала, как ему плохо одному в пустой квартире.