Рогнеда видела, что разрыв причинял всем её мужьям серьёзную боль, сострадала им, но не возвращалась. Со временем их боль утихала, они обзаводились новыми семьями и жили вполне себе довольно, что лишний раз подтверждало правильность её решения. Тем более, что у мужей оставались о ней добрые воспоминания и она становилась для них таким далёким, но надёжным другом. Однако общения с ними старалась избегать.

Те, кто знали её давно, полагали, что она просто «бесится с жиру». Один муж лучше другого, ну что ей ещё нужно? И если бы она ответила им рязановскими строчками: «Нет на свете печальней измены, чем измена себе самому», они вряд ли её поняли.

Компромиссы, они благоприятны в делах, или в том, где у тебя по этому вопросу – безразличие, если это не затрагивает твою суть. Но компромиссы в браке? С некоторых пор она не принимала в браке никаких договорённостей, чем по сути и являются компромиссы. Она считала брак священным состоянием, таинством, безусловным единением без всяких договорённостей, невыразимым, несказанным единодушием. В то же время Рогнеда понимала, что с таким пониманием существа брака ей вряд ли придётся быть ещё раз замужем, только если Бог не свершит над ней очередного милосердного чуда.

Рогнеда снизила скорость, чтобы подольше полюбоваться осенними березовыми рощицами вдоль шоссе, а потом и вовсе припарковала «Мыша» на обочине. Ей хотелось вдохнуть запахи осеннего леса. «Мышом» она называла свой внедорожник из-за серебристо-серого цвета и прекрасную мобильность. Звание «откормленный Мышь» машина получала после заправки полного бака. Рогнеда вообще любила давать имена неодушевлённым предметам. Ноутбук у неё был – «Бука-капризуля»: «А ну-ка, Бука! Бука-капризуля!» К слову сказать, «Бука» капризулей никогда не был. Рогнеда и сама понимала несправедливость такого прозвища, но оно так шло этому изящному чуду техники…

Поднявшись на пригорок к берёзкам, она увидела схваченный заморозками старый подберёзовик. «Ну, вот и твоё время отошло,» – подумалось ей с печалью о грибе, как будто он был живой. Воспоминания отнесли её к встрече с первым мужем.

Евгений был хорошим парнем, геологом, но не романтиком. Странно для этой профессии, но он был носитель рачительности и здравого смысла. Любил упорядоченность и покой. Ухаживал он за ней со всеми положенными атрибутами, покупал цветы, водил в кино и во времена тотального дефицита добывал откуда-то любимый зефир в шоколаде и спелые гранаты. Он ей нравился. И эту, почти детскую симпатию, она простодушно приняла за любовь. Когда Женя сделал ей предложение, охотно его приняла, совершенно не осознавая сути и смысла брака. Да и какое там могло быть осознавание в девятнадцать лет – одно наивное представление, что всё у них будет так, как у родителей.

Основное, что она старалась делать в браке, помимо домашних забот, конечно, – ни в коем случае не допускать скандалов. Если случались противоположные мнения, то Рогнеда уступала ещё при появлении самых первых ноток недовольства. Некоторые «компромиссы» давались ей с колоссальным трудом, она буквально душила себя внутри. Делала она это ещё и потому, что видела: Женя – единственный мамин сын, не мог, не умел отступать и соглашаться. Всякая уступка делалась им с таким страданием, что она давно поняла, что легче уступать самой.

Но снаружи всё выглядело прилично, спокойно, разумно. Все говорили, какая у них удачная семья при том, что они давно стали жить как будто параллельно. У него были свои интересы, работа, друзья, а у неё – свои. Так прошло десять лет, пока как-то в один момент она поняла, что живёт совершенно пустой жизнью, живёт без самой себя. И эта мысль так пронзила всё её существо. Да как же можно жить без самого главного, и жизнь ли это?